— Но почему? Здесь все хорошо по пропорциям, — пытаюсь возразить я. — А цветовое решение тут…
— Ты себя рисовала? — обрывает меня учитель.
— Да.
— Это не ты. Это какое-то дистрофичное страшилище, таким только детей пугать.
— Ну простите. Что в зеркале увидела, то и нарисовала, — бормочу я уязвленно.
Георгий Исаевич смотрит на меня с жалостливым высокомерием.
— Сегодня рисуешь меня. Набросок углем, схватывай только черты и характер.
— Простите, я, кажется… не брала уголь…
— Мой возьми, — он кивает на хрустальную вазочку, похожую на те, в которых подают конфеты. Только у него там лежит рисовальный уголь. — Вперед, Левинская. Времени мало.
Через сорок минут Георгий Исаевич рассматривает мой эскиз и опять кривит губы.
— Здесь нет характера, — выносит он вердикт. — Ты опять рисуешь кукол. Не людей.
— Но я вас так вижу, — пытаюсь оправдаться я.
— Ни хрена ты не видишь. И художник из тебя как из дерьма пуля, — резко отвечает он. — Ты даже не стараешься.
— Я стараюсь!
— Неправда.
После занятия я выползаю из квартиры преподавателя абсолютно раздавленной. Последний час мы разбирали портретную технику, Георгий Исаевич показывал мне, как он сам работает с углем, но сквозь это все сквозило его недовольство и раздражение.
Мазня, мазня, мазня…
Я никак не могу понять, что он от меня хочет. Хотя и честно пытаюсь.
Но ведь, когда я рисовала Ярослава, у меня получилось? Или мне это просто показалось?
Погруженная в свои мысли, я выхожу из подъезда и вздрагиваю от неожиданности, когда вижу стоящую на дороге ярко-синюю машину.
Он не уехал?
— А ты долго, — дружелюбно замечает Ярослав, распахивая водительскую дверь. — Ты всегда по два часа занимаешься? Я взял тебе кофе, но он уже остыл, наверное.
— Я не поеду с тобой обратно, — выпаливаю я, взбешенная его спокойным тоном. — Я же сказала! Я вызову себе такси!
Ярослав смотрит на меня с усмешкой, и в его глазах я вижу неприкрытый интерес. Опасный интерес, от которого внутри меня что-то екает. На солнце его растрепанные с тщательной небрежностью волосы отливают иссиня-черным, словно вороново крыло, и он сейчас настолько красив, насколько же и ужасен. Он буквально излучает силу, властность, самоуверенность и какую-то истинно мужскую безжалостность.
— Ты забавная, когда злишься, — тянет он. А потом скучающим голосом добавляет: — Вернешься обратно на такси, сдам тебя отцу. В машину садись. Быстро.