Джованни устало провёл рукой по
лицу:
— Если бы не он и не моя хирургия… Я
оперировал на грани возможного, signore, но без магии целителя
большинство умерло бы от шока или кровопотери ещё на столе.
Он выпрямился, и в его усталых
глазах мелькнула гордость:
— Двенадцать смогут вернуться в
строй через неделю, ещё четверо — через месяц. Это если Светов
продолжит с ними работать, ускорит регенерацию. Но главное — мы
потеряли девять человек там, где должны были потерять тридцать или
сорок. Это… это почти чудо, учитывая масштаб побоища.
Я
кивнул, запоминая цифры. Каждое число — чья-то жизнь, чья-то
судьба.
—
Кто погиб?
Доктор достал измятый лист:
—
В основном молодые. Те, кто месяц назад впервые взял оружие. Андрей
Ласкин, девятнадцать лет. Петр Молотов, двадцать один. Василий
Дроздов, восемнадцать...
Он
продолжал читать, а я мысленно видел их лица. Вчера еще живые,
полные надежд парни. Сегодня — имена для стелы памяти.
Так чаще всего и бывает, гибнут новобранцы.
Те, кто пережил первый бой чаще всего переживет и следующий.
Неумолимая и жестокая логика войны.
В
углу на полу сидела Анфиса, обхватив голову руками. Девушка дрожала
всем телом.
—
Что с ней? — спросил я Альбинони.
—
Эмпатическая перегрузка. Она приняла слишком много чужой боли.
Пыталась облегчить страдания умирающих, забирала их страх... Я дал
успокоительное, но нужен отдых.
Я
подошел к девушке, положил руку на плечо. Она подняла заплаканное
лицо:
—
Я чувствовала, как они умирают. Каждого. Их страх, их боль... Я не
могла не впитывать, они так страдали...
—
Ты сделала важное дело, Анфиса. Благодаря тебе они ушли спокойно,
без страха. Это великий дар.
—
Но я не смогла их спасти...
—
Никто не мог. Но ты дала им то, что было в твоих силах — покой в
последние минуты. Отдыхай. И спасибо тебе…
Выходя из лазарета, я отдал распоряжение,
вписать новые имена на стелу памяти. Девять имен. Девять жизней,
отданных за Угрюм.
***
К
вечеру ворота цитадели открылись, выпуская жителей. Они пережидали
бой в убежище, и теперь спешили к своим домам. Особенно пострадал
восточный бастион — именно там жили переселенцы из
Овечкино.
Картина была удручающей. Проломленные стены,
сгоревшие сараи, затоптанные огороды. Трупы Бездушных уже убрали и
сожгли, но чёрная кровь все еще пятнала землю.
Женщина средних лет упала на колени перед
остатками своего дома, сожженного дотла: