Поэтому после каждой битвы я шёл к раненым.
Не из показной заботы — из понимания простой истины. Воин, который
видит своего командира у постели раненых товарищей, знает: если
завтра на этой койке окажется он сам, его не бросят, не забудут, не
спишут со счетов. Это знание стоит десятка пламенных речей о долге
и чести.
Помню, как отец объяснял мне это в юности:
«Запомни, сын, солдат отдаст жизнь за командира, который помнит
имена его детей. Но он повернётся спиной к тому, кто видит в нём
только ходячий клинок».
Сейчас, идя к Борису, я думал о том же. Мой
визит — это не просто проверка состояния раненого. Это послание
всем остальным: вы не пушечное мясо. Каждый из вас важен. Каждая
жизнь имеет значение. Даже если я не могу спасти всех, я буду
бороться за каждого.
В
этом разница между командиром и погонщиком скота. Погонщик считает
потери и покупает новое стадо. Командир помнит лица погибших и
делает всё, чтобы их было меньше. Не из сентиментальности — из
практичного понимания: армия, знающая, что её ценят, сражается в
три раза эффективнее армии, загнанной в бой страхом и
угрозами.
Девять погибших в первой волне. Девять имён,
которые я велел высечь на стеле памяти. Не безликие «потери личного
состава», а Андрей Ласкин, любивший вырезать свистульки. Пётр
Молотов, мечтавший после Гона жениться. Василий Дроздов, который
лучше всех в отряде пел старинные песни...
Остальные должны знать: их товарищей помнят.
Их самих будут помнить, если судьба повернётся худшей стороной. Это
знание — лучшая броня для духа бойца.
Коридоры лазарета встретили меня привычным
запахом крови и лекарственных трав. Я прошёл мимо палат с ранеными,
кивая тем, кто был в сознании, и остановился у двери в конце
коридора. За ней лежал Борис — мой командир дружины, получивший
глубокие раны от когтей летуна.
Командир полулежал на кровати, обнажённый по
пояс. Поперёк груди тянулись три длинных шрама — следы когтей
твари. Раны уже затянулись благодаря магии Светова, но розовая кожа
выглядела тонкой, словно пергамент.
—
Воевода, — Борис попытался приподняться, но я жестом остановил
его.
—
Лежи. Как самочувствие?
—
Нормально, — буркнул он, отводя взгляд. — Георгий говорит, через
день-два выпишут. Только вот…
Я
присел на стул рядом с кроватью, ожидая продолжения. Знал своего
командира — что-то его грызло изнутри.