Я оставила машину на пустой парковке и направилась к серому
двухэтажному зданию, одной стеной прилепившемуся к унылому
кирпичному дому с узкими щелями—окнами. Тяжелая железная дверь
школы протяжно скрипнула, когда я потянула ее на себя, будто
попросила смазки. Я вошла, отпустила дверь, и она с лязгом
закрылась.
В школе тускло горел свет. Напротив входа висела широкая черная
доска, на которой мелом писали расписание уроков. В тот день на
краю доски кто-то прилепил бумажку с адресом школьной вечеринки. Я
подошла ближе и слегка потянула за край – жвачка. Звонков с уроков
не было, но, когда я свернула в полутемный коридор, двери классов
распахнулись и пространство быстро заполнилось учениками всех
возрастов. Запахи дезодоранта, сигарет, дури забили мои ноздри и
мне вспомнилась школа моего детства. Чистые белые стены, темные
глаза Ника Брэвиса и резкий голос мисс Симмонс, вызывающий меня к
доске. Я медленно прошла сквозь журчащую толпу и нашла дверь с
надписью «Учительская».
На другой день я приступила к работе. Мне выделили стол и кресло
в глубине библиотеки на втором этаже. Окна библиотеки покрывал
толстый слой грязи, а пыльные и ветхие книги имели такой забытый
вид, будто о них не вспоминали со времен войны.
— Здесь мало кто бывает. Библиотека – не самое посещаемое место
в Трущобах. Хотя книг здесь достаточно. Во время войны сюда
доставили книги из городской библиотеки, в которую попал снаряд.
Потом в Хоупфул-Сити хотели построить новое здание и вернуть книги
обратно, но к власти пришли Новаторы, а им ни к чему старые книги
из Трущоб. У них, знаете ли, цифровая эра, и всю информацию можно
получить, нажав пару клавиш.
Эльза Тейт, директор школы, седовласая, полная, в тонких очках,
проводила меня в мой новый «офис». Она же помогла найти пару
стульев, которые вкупе с крепким, тяжелым столом и узким креслом,
обтянутым виниловой кожей, украсили мой новый «кабинет». Кресло для
пациентов я поставила спинкой к двери, а сама устроилась за столом.
На другой день Курт объявил в Центре, что в Трущобах появился новый
психотерапевт, и ко мне потянулись пациенты.
***
Он пришел однажды вечером, когда школа уже опустела, и лишь в
библиотеке еще теплился живой огонек настольной лампы. Меня
поразили его глаза. Красивые, небесно-голубые, но полные гнева и
боли. Будто он видел все, много пережил, и в его сердце больше не
осталось места для надежды и радости.