По всей видимости, да.
— Допустим, я не могу родить. Но сейчас есть разные возможности. Да, пусть пока они не работали. Но если это твой главный критерий… я не понимаю, почему сейчас? Почему не пару лет назад?
— Пару лет назад мне казалось, что все это преодолимо. А сейчас кажется, что честнее отпустить друг друга.
— Если не срабатывает медицина, то… — запинаюсь, подмечая, как чернеют его глаза. — Есть ведь и другие варианты… Дети, которым нужна семья и любящие родители, например.
— Маш, я к такому не готов. Извини. Это правда.
Ступор не проходит. Не понимаю, о чем нам теперь разговаривать.
— Может быть, есть что-то ещё? Другая женщина? Ты скажи как есть. Я приму. Жизнь тебе осложнять не стану. Проклятиями сыпать тоже.
Обнимаю себя руками. Холодно. Холодно и противно внутри.
— Маша, — становится вплотную, вместе со мной смотрит в окно. Но на улице темно, и мы оба глупо рассматриваем в отражении стекла эффектную статную пару. Муж выше меня, даже когда я на каблуках, а сейчас и подавно. Широк в плечах, строен. Красив. Обожаю его ухоженную небритость. Раньше, когда он целовал меня, намеренно слегка царапал. «Чтобы все знали, что ты моя». Больше я этого от него никогда не услышу…
Держать не стану. Хочет быть свободным — пускай. В конце концов, свобода — это единственное, что я могу ему подарить. Что ему действительно нужно. Так пусть же забирает. На счастье...
Вдох требует неимоверных усилий. Я как будто задыхаюсь. От чувств к нему. От эмоций. От осознания, что больше не принадлежу ему.
Как бездомная дворняжка, которую любимые хозяева вышвырнули на улицу.
Наши взгляды в отражении пересекаются, я вздрагиваю от неожиданности. От той глубины его колючего взгляда, которую мне уже не измерить.
Решаюсь на последний шаг. После вернуть «нас» будет уже невозможно.
— Если ты не против… переночуй где-нибудь. Мне нужно время и одиночество собрать вещи.
— Маша, я тебя никуда не гоню… Это твой дом.
Но я не слышу.
«Давай разведёмся», — безостановочно стоит на повторе в голове.
Поворачиваюсь, ощущая на себе изучающий взор.
Твёрдо смотрю в его чёрные глаза, искренне надеясь, что когда-нибудь ещё вздохну без горечи, когда-нибудь смогу выжечь из сердца имя… этого… человека.
— Давай, Марат, — привкус горечи собственных слов отравляет, ядом проникая в кровь. — Давай разведёмся.