Чувствовала.
— Привет, птенчик, — Лазарев снова давит улыбку.
Но на сей раз она не игривая, а, скорее, растерянная.
Он не знает, как поступить. Косится в мою сторону, хлопает длинными ресницами. Давит на жалость несчастным видом. Один в один Кирюшка, когда ищет помощи.
Складываю руки на груди.
Два манипулятора. Большой и малый.
— Подними! — цежу зло, и Лазарев послушно подхватывает довольного Кирилла. — Не урони, иначе что-нибудь уроню на тебя!
— Никогда.
Мотает головой, а сам загребущими лапами впивается в сына. Стискивает плюшевую пижаму, тычется в него носом. Кирилл тоже увлечен: трогает отца, ощупывает крохотными ручонками твердый подбородок.
Явно заинтригован новым знакомством.
Как еще клювик не раскрыл и не зачирикал Лазарева до смерти?
Впрочем, сын молчит ненадолго.
Едва папино лицо теряет привлекательность в детских глазах, как изо рта вырывается серьезный вопрос:
— А ты где слялся, папа?
И бровки сдвигает. Домиком. Строго так, прямо как моя мама.
— Э-э-э… Папа болел, — отвечает пришибленный Лазарев.
— Чем?
— Дурью, — бурчу невнятно.
Тут же охаю и прикрываю рот ладонью. Зря!
Гневный аквамариновый блеск прошибает с головы до ног. Становится жарко, несмотря на хлопковую футболку и домашние шорты. Взгляд Лазарева прилипает к груди, потом опускается к ногам.
Надо было захватить сковородку…
— А фто такое дурь? — интересуется любопытный Кирилл.
— Плохое слово, — мычу раздраженно.
Злюсь на себя, но в первую очередь на Лазарева.
Он во всем виноват!
— А посему ты его сказала?
— Потому что хорошие на папе закончились, — рыкаю недовольно. — Нам спать пора. Режим. Лазарев, отпусти Кирюшку и шагай… Куда ты там шел?
— К вам.
Вместе с Кириллом на руках переступает порог, затем захлопывает дверь.
Пока я ловлю ртом воздух, Лазарев бережно опускает сына на потертый паркет. Выпрямляется, невозмутимо скидывает пальто и стягивает ботинки под детское лепетание:
— Папа, а ты мини положишь в кловатку? Скафку почитаешь? Только халасо читай! Не как мама! Она сразу спать!
— Почитаю.
— Отлифна. Я тогда за книфкой.
Кирилл скачками уносится в комнату, а Лазарев оттряхивает брюки от невидимой пыли и нагло заявляет:
— Слышала, воробушек? Ребенок хочет сказку.
Наклоняется, и мятное дыхание согревает щеку.
— Не пыхти в мою сторону, — шиплю, словно змея. — Вали к невесте. Сказки читать и гирлянды из лапши на уши развешивать.