Идиотка. Мечтай дальше!
Ладно! Даже если вечеринка не для меня, но почему они все продолжают обращаться со мной как с ребенком? Мне ведь уже есть восемнадцать!
Если бы знала, что так будет, лучше бы дома одна осталась праздновать, ей богу!
Вздрагиваю от чьего-то случайного прикосновения. Темно, хоть глаз выколи. Не могу ничего разглядеть. И похоже не я одна:
— Какого черта? — безошибочно узнаю ЕГО строгий голос и цепенею. — Лена, в десятый раз повторяю: Я СПЛЮ ОДИН. Твоя неуместная настойчивость вовсе не возбуждает. Скорее раздражает. Терпеть не могу навязчивых шлюх, — устало и как-то пьяно выговаривает Мансуров.
От этой отповеди я моментально просыпаюсь.
Боже… Почему я в его кровати? Как так вышло?! Я же точно выбрала себе неприметную комнату в конце коридора. Но видимо выпитое от обиды шампанское меня развезло настолько, что я ошиблась дверью…
— П-простите… — шепчу на выдохе, натягивая одеяло до самых глаз, лишь бы он не признал меня, — я сейчас же уйду…
Сажусь в кровати, крепко прижимая к себе одеяло. Я чувствую, что на мне из одежды остались только гольфы и трусы. Ужас. И кто так раздевается, спрашивается?! А если он сейчас решит включить свет?
Свешиваю ноги с кровати, пытаясь вспомнить где вся остальная моя одежда. Не могу же я выйти из его комнаты в одном одеяле.
Вздрагиваю, когда моей обнаженной спины вдруг касаются шершавые пальцы. Не дышу и невольно свожу лопатки, когда Мансуров бережно сгребает мои волосы, перекидывая их вперед через плечо.
— Почему ты всегда такая худая? — куда спокойней говорит он, мягко пересчитывая своими грубыми пальцами мои выпирающие позвонки. — Тебя не кормят? Или ты специально себя какими-то диетами изводишь?
Я даже пошевелиться боюсь. Боюсь, что он поймет, что перед ним не его белобрысая шлюшка, а я — маленькая девочка Мая, которую он несколькими часами ранее выставил с праздника.
Если он разгадает меня, то снова выставит.
Но его голос звучит пьяно. Значит у меня есть все шансы остаться не рассекреченной. И это хоть немного успокаивает.
— Вообще-то я довольно много ем, — шепчу я нерешительно. Будет ведь странно, если совсем ничего не ответить.
— Значит ешь еще больше, — велит строго. — Это не дело совсем: кожа да кости. Какому мужику понравится?
Это обидно. Понимаю, что он пьян. И слова вроде как предназначены вовсе не мне, а той Лене, за которую он меня принял. Но тело-то он сейчас критикует мое!