— Правда?
— Вообще-то уже нет, — хрипит и вдруг толкается в меня бедрами.
— О боже! — пищу я в ужасе, когда огромная головка начинает распирать меня изнутри: — Слишком большой! Не получится, дядь Леш! Нет!
— Май, еще раз так назовешь меня, и я за себя не отвечаю, — строго предупреждает он.
— Но ведь там в кухне, — шепчу, глотая сбившееся дыхание, — мне показалось тебе нравится играть в грязного папочку?
— Разве я сказал, что мне не нравится? — ухмыляется. — Я имел в виду, что не смогу себя контролировать. А это может напугать тебя.
— Прости, Л-леша? — выдыхаю в его губы.
— Ммм, — он протяжно стонет и делает нетерпеливый толчок. — Блядь, ладно, это звучит не менее возбуждающе. Кажется из твоего охуенного ротика даже ругательства будут звучать сладко…
Его руки тесно сжимают меня, жестко фиксируя от любых попыток побега. И Мансуров делает один мощный толчок вглубь моего нутра.
— Ааа! — невольно срывается с губ, когда тело пронзает острая боль.
— Тш-ш-ш, — он обнимает меня за голову, прижимает к своей груди: — Очень больно, да, маленькая моя? Прости. Прости. Черт, я не должен был этого делать, — он осторожно перекатывается на спину, увлекая меня за собой.
Бережно качая в своих объятиях, будто утешая.
Такой большой. Такой заботливый.
Боль начинает стихать, и теперь его покачивания отзываются приятной пульсацией внутри.
Приподнимаюсь на руках и пробую слегка поднять задницу. Тяжело, больновато, но вполне возможно. Особенно когда в благодарность слышу ЕГО протяжный выдох.
Боже, неужели ему нравится? Тогда я готова любую боль стерпеть!
Упираюсь руками в широченные плечи, приподнимаюсь на коленях и начинаю осторожно шевелиться.
— Охренеть, девочка, — он поднимается мне навстречу, опираясь на локти, — ты меня с ума сведешь. Ты казалась мне совсем другой… Нерешительной что ли. А тут сама меня седлаешь.
Ловит ртом мой сосок. Обхватывает большущими руками мой зад, буквально шевеля его за меня, в сто раз облегчая мне задачу. Жадно посасывает мою грудь.
Садится в кровати, прижимая меня к себе всем телом. Облизывает мою шею, все яростней насаживая меня на себя.
— Я ведь о тебе думал, Пчелка, — хрипит мне в губы. — Я блядь каждую ночь о тебе думал, малыш. Но уверен был, что никогда не прикоснусь…
Его слова взрываются во мне каким-то космическим ощущением. Острым. Сладким. Мучительным.