В первую очередь за будущее. Метка появилась у меня не просто так, это знак, что Луный бог признал меня женой двуликого. Я слышала, что такое редкость, даже если двуликий женится на той, кого признаёт своей истинной. Сидда явно ближе к богам, чем хотелось бы. Впрочем, мне жаловаться на несправедливость некому. Я произнесла куда больше молитв Солнцеликой, чем Лунобогу, ему незачем быть милосердным ко мне. Про его жестокость мы давно знаем.
Сидда на моё состояние внимания не обращает. Держит на коленях, не позволяя слезть и отойти, дёргает волосы, то и дело зачем-то наматывая их на кулак. Требует у подавальщицы новый кубок и принимает поздравления от подходящих к его креслу.
Ему всё равно, что я дрожу от боли, а на ресницах блестят слёзы, что я напряжена и не реагирую на предложения выпить и поесть. Вал бы так не поступил. Впрочем, раньше на моём бедре не было чудовищного клейма, и я могла быть с ним. Кажется, что метка Сидда пытается прожечь ткань, чтобы все его видели и знали, кому я принадлежу.
К нам подходят гости. Я почти не улавливаю слов поздравлений. Голоса двуликих смешиваются в монотонный гул, будто я слышу их, находясь под водой. Некоторым из них Сидда позволяет взять мою руку и поднести к губам. Я задыхаюсь от боли и давящих эмоций. Если раньше мне казалось, что гнев и ярость двуликих тяжело переносить, то теперь я понимаю, радость и страсть не менее губительна. Сейчас мне очень плохо, а их чувства пытаются внушить мне обратное. Это сводит с ума.
Один из подошедших гостей рассмешил Сидда. Я не слышала, что он сказал, но двуликий может забывшись, может и специально шлёпает ладонью по моему бедру. Новая вспышка боли вышибает из тела сознание, в глазах белеет.
Я бегу сквозь моросящий дождь к конюшням. Ветер пахнет прелой листвой и грибами, под сапогами приятно шуршит пожелтевшая трава. Подол моего платья намок и потяжелел, но я не замечаю этого, уже вижу, что под навесом стоит тот, ради кого я и выскочила из замка в такую неприятную погоду. С Валфриком я дождя не замечаю.
— Моя милая госпожа, — он ловит меня в объятия, поднимает над землёй и кружит, а я хохочу, не в силах сдержаться и, не заботясь о том, кто может нас услышать. — Дождь подарил нам ещё три дня.
— Слишком мало, — улыбаюсь я, прижимаясь щекой к его груди.