Ладно, по крайней мере, тяжелые удары об землю — звук големовых
шагов — вроде бы удалялись и уходили куда-то влево. Можно пойти
помедленнее… даже нужно, пожалуй: удаляться совсем далеко от
большака в мои намерения не входило. Как я потом найду караван… ну,
то, что от него осталось?
Я замедлился, чувствуя, как, подавляя далекие звуки боя, звенит
в ушах лесная тишина. Птицы настороженно смолкли: им совсем не
нравилось такое шумное соседство. А кому понравится? Так, теперь
надо сообразить, куда идти…
К дороге, пожалуй, пока возвращаться рано, но, как я уже сказал,
удаляться мне от нее тоже не с руки. Если бы найти тут надежное
убежище… Может быть, спрятаться под корнями вывороченного дерева
или что-то в этом духе, и пересидеть, пока шум не стихнет?
И вдруг я услышал детский плач. Ну как, плач… хныканье. Не
младенец вопил, а ребенок постарше — но еще довольно маленький,
точно не школьного возраста.
Идти на такие звуки в незнакомом мире, где могут жить какие
угодно твари с какими угодно голосами — это нужно быть совсем
идиотом. Я замер, раздумывая. И тут услышал нервный женский окрик,
совсем близко:
— Эрин! Иди! Ножками! Вставай быстрее! А то нас чудовище
съест!
Женщина явно боялась кричать, но и совсем уж тихо говорить не
могла: ребенок за собственным плачем не услышит.
Я узнал имя и голос. Уговаривала жена кузнеца-оружейника: они
ехали на соседней повозке, всей семьей перебирались в другой город,
по приглашению тамошнего князя — он собирал ремесленников, чтобы
делать оружие для борьбы с Темным Властелином… Девочку и правда
звали Эрин, самого кузнеца — Эрнст, а вот как звали его жену, я не
знал: сама она с незнакомым мужчиной не разговаривала, а муж ее не
представил. Так что слышал я ее только тогда, когда она хвалила или
ругала дочку.
Ноги сами понесли меня на звук. Может, и кузнец там, при них?
Нет, мать и дочь оказались вдвоем, на краю довольно широкой
проплешины-поляны в лесу, где уже по пояс поднималась густая летняя
трава. Девочка, совсем не видная в этих зарослях, похоже, сидела на
попе и с хныканьем жаловалась, что у нее устали ножки. Мама
вполголоса уговаривала ее потерпеть.
— Ты уже слишком тяжелая, я тебя не могу долго нести! Давай,
вставай, иди сама, нам на месте нельзя оставаться, чудовище услышит
и скушает!
Пока мать и дочь, скрытые в высокой траве, меня не видели, но я
машинально шагнул вперед — предложить понести девочку. Я-то такую
кроху могу на себе тащить почти сколько угодно: и в прошлом мире
никогда слабаком не был, а тут, когда богиня меня омолодила, вообще
спортсмен.