- Ты думаешь… - Сэки машинально облизал губы.
Прошло всего-ничего, а он уже получил очередную глупую привычку
от человеческого тела.
- Каждый мир имеет своих чудовищ. Ты помнишь мое желание, мое
единственное эгоистичное желание? - красные угли его глаз озарил
темный отблеск.
Завораживающий, словно наблюдение в окно чужого дома над
затухающим камином внутри.
- Вечная служба, - эхом произнес дзанпакто ответ на собственный
вопрос.
- Я помню это каждый час моего срока, - Сэки хотел сказать
торжественно, а получилось избито, обыденно.
Как стало обыденностью уничтожение павших во тьму душ с дырой в
груди и страшными фарфоровыми масками животных на морде -
Пустых.
- Тогда найди новую цель. Везде, где существует равновесие,
находятся те, кто стремится его нарушить.
Снова вспыхнуло холодное пламя, теперь у самого подножия трона.
Вспыхнуло, чтобы окончательно погаснуть, погрузить каменную арену в
разбойничий, злой полумрак. Лишь одна-единственная плошка
продолжала радовать каменную арену своим маленьким, суетным
огоньком.
Время почти вышло.
- Я не забуду твоей просьбы, - Окумура Сэки прикрыл глаза.
- Не смей доводить все до идеала, как в последнюю сотню лет, -
его белая, единственная чистая повязка на переносице, наползла на
губы в кривом, но широком, невозможно широком для человека оскале.
- Призвание не должно забирать весь смысл жизни. Так ты становишься
ограниченным, великая миссия усыхает в рутину. Я не потерплю такого
исхода!
Вечные сумерки его застывшего мира разогнало пламенным заревом
внезапной злости. И еще несколько секунд голубые всполохи плясали
на его сетчатке.
- Сказал бы ты мне об этом лет на восемьдесят раньше. А лучше на
сто, когда я поступил в Академию, - пробубнил Окумура, - ксо, мне
так даже проще станет.
- Трудоголизм в твоей стадии - неизлечимая болезнь, не смей
недооценивать собственную ограниченность. Хм, но для начала убедись
в том, что твои маленькие, хилые руки вообще способны держать
оружие.
Сэки похолодел.
Зеркало отражало не только его миниатюрную внешность и
подстроенный под новую реальность шихакушо.
Меч в его руке теперь по размерам казался ближе к длинному
кинжалу танто, чем к привычному клинку одати. Уменьшился чуть ли не
втрое, подстроился под измененную фигуру.
Потому что теперь, в гигае, нет, в человеческом теле, бывшего
синигами связывали те же ограничения, что существовали в мире
живых.