Не прижаться к нему у меня выходит чудом, но мне кажется, что он меня нюхает. Мне становится не по себе.
В кабинете вместо того, чтобы занять место за письменным столом, Виктор садится в кресло на фоне панорамного окна. Указывая хозяйским жестом на свои колени, он приглашает:
– Садись.
– Я постою. Это займет всего минуту, – холодно отвечаю я.
– Можно и стоя, – двусмысленно замечает Воронцов. – Но ты меня уже оскорбляешь. Сначала семь минут, теперь одна. Это провокация?
– Я отказываюсь от перевода, – сразу перехожу к делу, потому что становится понятно, что Виктор может упражняться в остроумии бесконечно.
Черная бровь приподнимается.
– Не говори глупости.
– Мне не нужны такие «авансы»!
– Не проблема, – ухмыляется он. – Можешь отработать прямо сейчас.
Чувствую, что от гнева у меня сжимаются кулаки, и сводит скулы.
– Просто оставьте меня в покое. Мне ничего не нужно. Вы и так испортили мне отношения с коллегами.
Воронцов, уставший меня ожидать в кресле, поднимается и медленно надвигается на меня.
– Ты пришла сюда сама, зная, что я хочу дать тебе в рот, а потом нагнуть над столом, спустить твои джинсики и отодрать с оттяжечкой. Пришла и своими пухлыми губками говоришь мне: «Нет!»? Ты издеваешься? Думаешь, я поверю? К чему это кокетство?
Загнав меня в угол и рывком прижав меня к себе, Виктор одной рукой пытается стереть на мне несуществующую помаду. Разозлившись, кусаю его за палец, и… лучше бы я этого делала.
Сверкнув молнией в черных глазах, Воронцов впивается в мои губы.
Стискиваю зубы изо всех сил, чтобы, несмотря на весь напор, его язык не оказался у меня во рту. Виктор меняет тактику. Поцелуй из карающего становится нежным, а его рука забирается мне под джемперок. Я хочу возмутиться, и Воронцов мгновенно этим пользуется.
Секунда, и его язык сплетается с моим.
Я не справлюсь с ним! Он слишком огромный, слишком сильный!
Попытка прикинуться резиновой, не реагирующей ни на что куклой, чтобы отбить у Виктора желание меня целовать, проваливается с треском.
Похоже, он воспринимает это как капитуляцию и лишь усиливает натиск. Мнимая покорность распаляет его.
Рука на талии сжимает меня крепче, прижимая к твердому, будто отлитому из стали телу. Пальцы, удерживающие до этого мой затылок в плену, теперь поглаживают чувствительную кожу на шее. Горячие губы истово требуют от меня ответа, который я не хочу давать.