В принципе, девушка ничего противоправного не желала. Действительно, она имела право на опеку – при согласии отца как единственного кровного родственника. При этом она брала бы на себя все дальнейшие расходы на содержание подопечных, освобождая тем самым родителя от забот об их судьбе. Баба с возу – кобыле легче. И что же ответит советник?
Но заговорила мачеха, уже взвинченная перечнем того, с чем ей придется расстаться, а уж передача опеки над близнецами с соответствующей потерей имущества…
- Ты с ума сошла, Лиззи? Ты что о себе возомнила? Какая опека? Они постриг примут до начала лета, я уже обо всем договорилась с настоятельницей, а приданое пойдет моим…– Темперанс осеклась, бросила взгляд на багровеющего мужа, на обалдевшего нотариуса, на подобравшихся приставов и спокойную падчерицу.
-Какой постриг, Темперанс? Куда пойдет приданое близнецов? – прошипел советник. – Ты же говорила, девочки остаются в монастыре до 18 лет, а потом ты привезешь их в дом и подберешь партии для замужества вместе с Эммой и Кэтрин, раз уж Лиззи не желает идти замуж?
Темперанс Мортен готова была язык откусить, но слово вылетело…
-Что вы скажете на предложение Вашей старшей дочери? – вернул сэра Мортена на землю нотариус. – Вы согласны, чтобы она приняла на себя опеку над сестрами, для чего забрала их из монастыря, где, как я понимаю, их готовят к постригу, о котором Вы не в курсе? – ехидно произнес поверенный.
– Вы же знаете, что король не приветствует уход молодых девушек в обитель божью и противится желаниям монахинь всячески склонять пансионерок к этому шагу? Мы срочно должны посетить монастырь и переговорить с вашими дочерьми! Это наш долг перед короной! – припечатал нотариус, а приставы закивали в знак согласия.
Темперанс Мортен можно было выносить – женщина сомлела в кресле от волнения и страха. Не такого развития событий она желала, но к такому подтолкнула.
Николас Мортен чувствовал себя последним идиотом, униженным и оскорбленным. Отказаться от опеки – признать ошибки в семейных делах и вынести сор из избы. Отказать дочери – подвести двух других, которых он отдал на заклание циничной и жадной супруге, обведшей его вокруг пальца и почти погубившей его детей от первого брака в угоду своим.
Мужчина осел в кресле и уставился в стену. Он вдруг начал осознавать, что все годы не видел, что происходит у него подносом, принимая на веру слова супруги и ни разу не усомнившись в ней. Может, и затянувшееся девичество старшей – ее рук дело?