— Но… как же… общественность
волнуется… товарищи обязаны знать, какой образ жизни ведет человек,
учитель! — воскликнула с пафосом библиотекарь. — Родители доверяют
вам своих детей! Они вправе понимать, какой человек учит их детей.
Учитель — это ведь как второй родитель! — наставительно задрав
вверх указательный палец, выдала Лидия Сергеевна.
— Лидия Сергеевна, — мягко начал я.
— Передайте своей общественности, что моя личная жизнь ее не
касается. Совсем, — я помолчал, давай библиотекарю возможность
переварить мою реплику. Когда я решу жениться, или обрету невесту,
или у меня родится сын, а может еще что-то изменится в моей жизни,
официально, согласно актам гражданского состояния советского
человека, торжественно клянусь и обещаю, общественность узнает об
этом первой, — заверил я.
С этими словами я вежливо, но
решительно отцепил пальцы библиотекарши теперь уже от моей куртки.
Затем обогнул растерявшуюся Бубенцову и нырнул в свою калитку.
— Но, Егор Александрович!
Общественность… репутация… — залепетала мне в спину Лилия
Сергеевна.
— До свидания, Лилия Сергеевна, — не
оборачиваясь, громко попрощался я. — Увидимся в понедельник!
Я скрылся за углом собственного
дома, зашел на крыльцо и шумно выдохнул.
— Общественность, как же, — хмыкнул
я. — Местные сплетницы не выдержали и отправили тяжелую артиллерию
на разведку. Хотя, пожалуй, на тяжелую Бубенцова не тянет. Тяжелая
в магазине за прилавком стоит, — протянул я, доставая из кармана
ключи от дома. — Это что же теперь, и за хлебушком не сходить?
Живым из пыточной не выпустят, пока не признаюсь во всех грехах? —
проворчал себе под нос, качая головой. — Не понял, — удивился,
когда сообразил, что ключ не желает проворачиваться в замочной
скважине по той простой причине, что дверь в дом оказалась
незапертой.