– Все верно, – подтвердила Громыхина. – И текст о чернобыльце не пойдет, Евгений Семенович. Думала, вы догадаетесь. У вас есть что-либо на замену?
– Что с ней не так? – я ответил вопросом на вопрос.
– Излишняя эмоциональность, Евгений Семенович, – вздохнула Клара Викентьевна. – Надрыв, граничащий с паникой. Я понимаю, что с вашим знакомым случилась беда, и, насколько мне известно, им сейчас занимаются в ЦРБ. Королевич, кажется.
– Вы хорошо осведомлены, – сухо сказал я.
– Работа такая, Евгений Семенович, – пожала плечами Громыхина. – Или вы думали, что я здесь просто так сижу? Считаете, будто я не знаю о проблеме? Знаю прекрасно. Вот только Анатолий Петрович вам ясно сказал: не бейте в набат. Да, он мне все передал и попросил проследить. А вы? Вы зачем-то привели рассказы еще нескольких чернобыльцев, показывая, что это массовая проблема, добавили информацию из других городов. Еще и медицинскими подробностями текст усложнили, фотографии эти ужасные поставили, заставили больного человека позировать! Статью нужно переделать. Исправьте и ставьте себе спокойно в следующий номер.
– Я не брал в материал ничего лишнего и уж тем более крамольного, – добавив в свой голос стали, подчеркнул я. – Мы с Анатолием Петровичем договорились, что я не стану упоминать сто семьдесят девять ликвидаторов, и я сдержал слово! При этом рассказы других чернобыльцев он одобрил. Принять во внимание состояние здоровья Павла Садыкова он также согласился. Все требования учтены. И вы должны были проследить за этим. Проследили? Вот и не занимайтесь самоуправством!
Я все еще не верил, что первый секретарь просто взял и зарезал мою статью после всех договоренностей. И мне очень хотелось, чтобы все это оказалось перегибом со стороны Громыхиной, на которую Анатолий Петрович возложил ответственность. Но подспудно я уже догадывался, что дело гораздо сложнее. Он же сам видел эту статью, вряд ли парторгша решила не учитывать его мнение. А это значит…
– Полосу не подпишу, – твердо сказала Клара Викентьевна. – И чтобы вам было понятней, это распоряжение самого Анатолия Петровича. Меняйте.
– Простите, что? – мне показалось, что я и впрямь не расслышал. Просто не хотел принимать правду.
– Меняйте! – повторила, повысив голос, Громыхина.
– Нет-нет, – я покачал головой. – Вы сказали, что Анатолий Петрович запретил подписывать полосу?