Она говорила тихо, но…
…матушка взирала на Герберта с печалью: сколько раз говорила она ему, не связываться с личностями подозрительного свойства. И вот, пожалуйста… сам не связался, так они заявились… и как ему быть?
- Я ни в чем не виноват! – он поднял договор без особой надежды, что этот листок бумаги защитит его.
- Верю, - девица криво усмехнулась, аккурат как его первая жена перед тем, как заявить, что она-де на развод подает. - И думаю, в Особом отделе вам тоже поверят… вы ведь на хорошем счету… честный торговец, но… в нынешней ситуации недостаточно быть просто честным… вы ведь не хотите, чтобы вашу лицензию на торговлю с королевством просто-напросто отозвали…
Герберт замотал головой.
Не хотел.
Если эту лицензию отзовут, то… то ему только и останется – пыльная контора, искусственные лилии и надежда, что когда-нибудь где-нибудь вспыхнет эпидемия, которая и спасет его от разорения.
- Чего вы хотите? – устало спросил Герберт, уже смирившись с тем, что неудачно начавшийся день столь же неудачно и завершится.
- Правду, друг мой, - Себастьян ткнул в договор. – Ну и гробы…
- Князь, вы…
- Да, дорогая Катарина, я все еще намерен прикупить гробов…
- Для друзей, да, - хмыкнула Катарина.
- И для родственников… полагаю, жена моего брата оценит, она на редкость деловая женщина, а ваши гробы давно уж снискали себе славу… но вы не отвлекайтесь, господин Понятковский… так кто и когда вам предлагал… сомнительное предприятие?
И Понятковский вздохнул.
В конце концов столько времени прошло. И сомнительно, чтобы тот человек еще был в городе… и вообще, он честный гражданин…
- Пять лет тому… да, - лысоватый господин в строгом костюме, который сидел почти хорошо, раскрыл вечный календарь. Слегка нахмурился. Ущипнул себя за густую бровь и кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями. – Мне два дня как лицензию выдали. Долго рассматривали. Признаться, и не надеялся…
Он почесал вторую бровь.
И обе эти брови, густые, сросшиеся над переносицей, растрепались, отчего в благообразном облике господина, в целом соответствовавшем месту его службы, появилась некая несуразно диковатая нота.
- Пришел утром. Вот как вы, - это прозвучало почти обвинением. – Запер дверь. Сказал, что у него ко мне предложение, что…
Он дернул узел шейного платка.
- Поймите, я не желал связываться ни с чем… подобным. Я понимаю, что многие промышляют… я… - он запнулся и с какой-то излишней явно поспешностью добавил.