«А за окном дождь стучит по крыше,
И кто-то снова твердит про „должен“...»
Её сосед — коренастый парень в тельняшке и голубом берете —
отбивал ритм на коленях, а второй, с кудрявой шевелюрой и бородкой,
лениво раскачивался в такт. Последняя девушка — хрупкая, почти
прозрачная, с огромными серыми глазами — сидела, обхватив колени, и
смотрела куда-то вдаль, будто видела то, что остальным было не
дано. Странная компания. Ниферы, вроде, а десантура с ними
сидит...
Я остановился в тени, облокотившись на дерево, но гитарист
поднял голову и кивнул:
— Привет, друг! Чего встал? Подходи, садись!
Так вот как вы служивого к себе приманили — добротой и
гитарой. Ну, эти качества и мне не чужды.
— Привет, ребят, да я так — послушать, — улыбнулся я.
— Подходи, только если не будешь молчать, как рыба, —
усмехнулась рыжая. — Мы тут не концерт даём, а делимся.
Ниферы... Девушки совершенно не следят за словами. Ну,
конечно, если бить начнут, то не с вас. А надо бы с вас. Но это вам
однажды быдло объяснит лучше меня. Я же на стороне глобального
добра. Саша, включай своё обаяние, софты, как ты
говоришь...
— Кайфово получается делиться, — я присел на край пледа. — А что
за песня?
— Это «Пикник», бывшие «Автоматические удовлетворители», —
ответил гитарист. — Ленинградские музыканты. Песня про то, как все
вокруг знают, как тебе жить, а ты сам — нет.
Кудрявый фыркнул:
— То есть про обычный вторник.
Рыжая затянулась и протянула самокрутку мне:
— Держи, раз уж ты с нами.
Я улыбнулся широко и добродушно. Дым казался крепким, терпким, с
привкусом мяты. Не тот вкус, который должны курить хиппари. И я,
конечно же, отказался:
— Мама говорит: «Кто не курит и не пьёт, ровно дышит — сильно
бьёт».
— Крутая мама, — перехватил сигаретку десант и затянулся, видя
мой значок разрядника.
— Это ещё цветочки, — засмеялась она. — Вот вечером у
Театральной можно что помощнее достать, будет вообще отрыв башки,
если деньги есть...
— Нафиг парня раззадориваешь, — выдал коренастый. — Не видишь —
на спорте чел.
Гитарист снова заиграл другую песню другой группы, и на этот раз
запела хрупкая девушка. Её голос был тихим, но пронзительным, будто
тонкое лезвие:
"Долгая память хуже, чем сифилис,
Особенно в узком кругу.
Такой вакханалии воспоминаний
Не пожелать и врагу.
И стареющий юноша в поисках кайфа