Почему-то вспомнил двух французов,
Пита и Жака, с которыми принял последний бой на корабле и которые
остались гладиаторствовать. Живы ли? Их бы сюда.
Двинулись не торопясь. В Париже еще
идут разборки, никто не дышит в затылок. Природа, птички, на полях
зазеленело. Потеплело, можно разбивать лагерь на лоне природы. Но
начальство в моем лице должно по статусу тянуться к комфорту. Когда
возделанные поля стали намекать о близости селения, я спланировал
там привал для себя и господ офицеров. Остальные — в шатрах да у
костров.
Надо же, кто-то заранее развел
костры в самой деревне. Дыма много, явно не от очагов. Отделив от
отряда взвод драгун, решил глянуть, что там за дела, и мы поскакали
к деревне. Разумеется, в пределах моих скромных кавалерийских
навыков.
За первыми же аккуратными домиками
творилось непотребство. Деревню грабили. Бабы вопили, раненые
стонали, дети рыдали, что-то везде горело и дымило. Из дома в дом
сновали французские солдаты. Причем с ходу срисовывались
гренадерские, уланские, мушкетерские и гвардейские мундиры,
мародерский промысел всех уровнял и сплотил. В центре бесчинств
стоял некий субъект в офицерском костюмчике, громко орал, махал
ножиком и давал руководящие указания. Элегантный такой,
дворянственный, минимум какой-нибудь шевалье. Экспроприационный
энтузиазм был настолько велик, что маркиз де Говно в упор не
заметил грохота тридцати комплектов копыт.
Я с удовольствием слез с кобылы и
размял пятую точку. Мародер обалдел.
— Вашу шпагу,
месье?..
— Барон де Виньи, — взял
себя в руки атаман шайки и, сняв шпагу с перевязи, протянул ее
эфесом вперед.
Де свинья, подумалось мне. Остальные
бандиты, увидев покорность вожака, покидали оружие и сбились в
кучу, всего с десяток морд. Надо же, мы их отшлепали к северу от
Валанса, как они далеко разбрелись.
Уцелевшие крестьяне бросились гасить
пожары, а затем полукругом обступили мародеров. Если бы не драгуны,
олицетворявшие сейчас непонятно какую, но действенную власть, они
явно пустили бы в ход косы и вилы.
— Связать, — приказал
я.
Для хорошего дела землепашцы не
пожалели веревок. Тут заголосил дворянчик, что он дворянин и
офицер, по французским законам его может судить только солнечный
король, если есть за что судить, потому что действующая армия
вправе реквизировать продовольствие и фураж у селян.