Под предлогом: «Я сейчас Борису позвоню», она вылетела на веранду и прикусила кулак зубами, стараясь не завыть.
— Господи, я у тебя никогда не просила о милости, даже в самые трудные дни. Теперь прошу не ради себя… Пощади мою маму, пошли ей выздоровление. Я… Я ей внучку рожу. Пожалуйста, — шептала, обхватив свой крестик, висевший на шее и хлюпая носом.
— Андрей, ты бы посмотрел, что-то долго она там, на веранде, сидит. Вечер уже, прохладно, — Тася услышала, что говорит родительница. А она так и не позвонила Борису, ничего не спросила, как он там без нее обходится. Сам Боря тоже не удосужился поинтересоваться, как родимая жена добралась, все ли нормально у нее. Давно он стал таким равнодушным?
— Чего сидишь на холодном? Застудишь себе там, а рожать кто будет? — заворчал отец, едва появился в поле зрения. — Вся в мать, ни о чем не думаешь наперед, такая же упертая…
— Я поеду домой, наверное. Что-то душа не на месте, пап, — вздохнула Тася и повернулась к нему, глядя в такие же зеленые глаза.
— Случилось чего? Косячить начал зятек? — Андрей подозрительно прищурился и стал искать спички по карманам, чтобы прикурить.
Муж дочкин ему не понравился с первого взгляда. Какой-то он скрытный и больно улыбчивый. Наши люди так не улыбаются, если повода нет. А этот либо дурак, либо хочет казаться лучше, чем есть. Вот он сам всегда говорит, что думает прямо в глаза, не крысятничает и не врет, чтобы кому-то понравиться. Да Борька даже не выпил с ним на брудершафт и в баню не пошел париться. С таким бы он в разведку не отправился. Но обижать выбор дочери тоже не хотелось. Он так Боре за дровяником и сказал: «Обидишь Таську — убью», метнув топор в стену сарая. Так, для профилактики, чтобы знал, что кровиночку свою отец защитит. Не умеет дочь мужиков себе выбирать. Что первый был безответственным да падким до юбок, что этот, тихушник, завелся. Убеждения Таисии: «Он хороший», никак отца не убедили.
— Вроде бы все нормально, — неуверенно проговорила Тася, поежившись от прохладного вечернего ветерка.
— А если без «вроде бы»? — он присел рядом и обнял дочку за плечи, чтобы согреть.
— Пап, а ты маме когда-нибудь изменял? — откинула голову ему на плечо и стала перебирать края своего вязаного кардигана.
— Ты что такое говоришь, Таська? Я за твоей матерью тысячу километров проехал, бросив все, — а про себя подумал, что Борьке хребет переломит, если увидит, что та страдает из-за плешивого. — Помнишь ведь, рассказывал? С самого Мурманска, на перекладных. Искал ее долго, и уже не верил, что найду. Маша в нашу часть к брату приезжала, проведать срочника. Ну, я как увидел, так понял, что моя она. Вот тут засела занозой, — показал на сердце пальцем. — Ни спать, ни есть не мог, все о Машуле думал. Боялся не успеть… Девка-то видная, выскочит замуж и пиши-пропало, — сглотнул ком в горле. — Нельзя изменить себе. Когда любишь, в голову не придет подобное.