Один за другим начальники приказов
поднимаются, кланяются и выходят из палаты. Лица у всех усталые, но
с каким-то странным чувством – смесью выполненного долга и
глубокого удовлетворения. Никто из них не видел и не слышал, чтобы
хоть один царь так…работал. Так, напрямую вёл собрание,
так быстро схватывал суть, так жёстко принимал решения, не
оглядываясь на древние обычаи или мнения старших бояр. Это был не
ритуал, а настоящий Совет по управлению государством. Это было
ново. И немного пугающе.
Последним, медленно, словно нехотя,
поднимается Морозов. Он не идёт сразу к двери. Когда зал
окончательно пустеет, Борис опускается обратно на стул, тяжело,
будто ноги не держат. Его лицо – полная противоположность тем, кто
сейчас вышел. Ни усталости от работы, ни удовлетворения. Только
растерянность. Глубокая, всепоглощающая растерянность.
Он сидит в тишине опустевшей палаты.
Большой стол, резные стулья, гобелены на стенах, подаренные
иноземными послами, – всё это до боли знакомо. А вот человек на
царском месте…Незнаком. Совершенно.
Морозов привык видеть Алексея
другим. Мягким. Послушным. Почти робким. Даже его возмущение из-за
налога на соль тогда, перед венчанием на царство…Оно казалось
Морозову вспышкой юношеского гнева, не более. Он был уверен, что
его воспитанник, его «Алёшенька» останется под его влиянием. Что
государь будет советоваться, будет нуждаться в его, Бориса,
мудрости и опыте.
А сегодня…Сегодня он увидел другого.
Царя. Твёрдого. Решительного. Холодно – расчётливого. Уверенного в
себе. Того, кто ставит на ключевые посты людей со стороны, ломая
местничество. Того, кто не боится задеть интересы могущественных
бояр и монастырей. Того, кто раздаёт указания как зрелый, опытный
муж, а не вчерашний мальчишка. И главное, того, кто перехватывает
инициативу и ставит его, Морозова, на роль…кого? Заместителя без
реальной власти, кроме как докладывать?
Мысли путаются. Страх сжимает
сердце. Страх потерять всё. Страх перед этим новым, непонятным
Алексеем. Страх перед реакцией бояр, которые считают его главным.
Страх перед будущим, которое теперь кажется зыбким и опасным.
Он сидит, уставившись в резные узоры
на столешнице. Голова гудит. Ничего не укладывается в привычную
ранее и понятную картину. Опора ушла из-под ног, и он впервые за
долгие годы чувствует себя старым и беспомощным.