- Аврелий Яковлевич, - Себастьян перебирал снимки, осторожно поглаживая и острые углы карточек, и глянцевую поверхность. – А с вами-то ничего за последние дни не происходило… странного?
Ведьмак усмехнулся, этак, со значением.
- Верно мыслишь, Себастьянушка… приключилось. Цветы мне прислали. Лилии…
Он тяжко вздохнул.
- С проклятьем? – поинтересовался Себастьян.
- Что? А нет… с ленточкою черной и открыткою.
- Шутите?
- Да какие тут шутки, - Аврелий Яковлевич стряхнул пепел на ладонь, а затем высыпал в раззявленный клюв фарфоровой утки. – Или думаешь, что у меня поклонница тайная завелась…
- Ну почему поклонница… может, и поклонник…
Ведьмак хмыкнул.
- Венок болотных белых лилий… короной на твоем челе…
- Это что, стихи?
- Вроде того.
- Аврелий Яковлевич!
- Она очень любила лилии… колдовкин цветок, - он говорил, разглядывая несчастную утку с превеликим вниманием. – А я любил ее… и стихи вот писать пытался. Оду во славу… дурень старый… нет, тогда-то еще молодой, но теперь…
Аврелий Яковлевич тяжко вздохнул:
- Предупреждает она…
О чем предупреждает, Себастьян уточнять не стал, чай, сам понимает, что ни о чем хорошем. А ведь почти поверил, что та, прошлогодняя история, в прошлом осталась.
Демон сгинул.
Колдовка мертва.
Черный алтарь вернулся в Подкозельск, где ему самое место.
На Лихо и то коситься перестали, говорил, вроде, что даже приглашали куда-то, не то в салон, не то на бал, не то еще куда, где людям на живого волкодлака глянуть охота.
Себастьян тряхнул головой, что было весьма неосторожно, поелику голова эта сделалась вдруг неоправданно тяжелою, и он едва не рухнул с кровати. Подушка спасла. И одеяло, то самое, пуховое, в которое Себастьян обеими руками вцепился.
- Полегче, - велел Аврелий Яковлевич, заметив этакую маневру. – Тебе, мил друг, в этой постельке до вечера лежать…
- А…
- А труп от тебя никуда не денется, - ведьмак дыхнул дымом, и Себастьян закашлялся.
- За между прочим, курение вредно для здоровья! – заметил Себастьян, разгоняя сизый дым ладонью. – А у меня его и так немного осталось…
- Так кто ж в том виноватый? – притворно удивился Аврелий Яковлевич. – Нечего всякую пакость жрать, тогда и здоровье будет.
Замолчали оба.
Следовало сказать что-то, но ничего в голову не шло. Вообще голова эта была на редкость пустой, и непривычность подобного состояния донельзя смущала Себастьяна.