Для того носильщики есть.
Отстав от сумки, студиозус принялся за чемоданы. С ними он управился легко, видать, не глядя на размер, были они доволи-таки легки. А после все ж вернулся к сумке…
- Что у вас там? - поинтересовалась панна Зузинская, которой сие представление уже успело надоесть. – Камни?
Студиозус отчего-то смешался.
Побелел. И неловко промямлил:
- Книги. Очень дорогие мне книги… монографии… - он все же поднял сумку, которую ныне держал, прижимая к груди обеими руками.
- Зачем вам книги? Там, - панна Зузинская махнула на рельсы, - от книг нет никакого толку…
Говорила она вполне искренне, но студиозус смутился еще сильней.
- Понимаете, - громким шепотом произнес он, косясь на проводника, который делал вид, будто бы занят исключительно голубями. Оные слетались на перрон, бродили меж поездов, курлыкали, гадили, чем всячески отравляли жизнь дворникам и иным достойным людям. – Понимаете… наш домовладелец – черствый человек… как мог я ему доверить то ценное, что есть у меня…
И рученькой этак сумку погладил.
Обернулся, смерив лестницу решительным взглядом.
- Мы с кузиной утратили наш дом… но обретем новый. Я верю…
- Два медня, - с зевком произнес проводник и руку протянул. – И помогу…
Деньги студиозус отсчитал безропотно. Но затое на ступеньку взлетел за проводником и сумку почитай выдрал из рук. И в вагоне ея пристроил в наилучшем месте, у окошка, тряпицею отер, бормоча:
- Знания – сила…
Кузина его, разобиженная, ничего не сказала.
Она устроилась на месте, согласно билету, и сидела с видом премного оскорбленным до самого отправления. Студиозус, также обиженный, правда, не на кузину, а на самое жизнь во всем ее многообразии несправедливостей, устроился напротив, с тощею книженцией в руках.
Этак они и молчали, с выражением, с негодованием, которое, впрочем, некому было оценить.
Первой сдалась панна Зузинская.
Она сняла шляпку, устроив ее в шляпную коробку, оправила воротник и манжеты машинного кружева, и сердоликовую брошь с обличьем томной панночки, быть может, даже самой панны Зузинской в младые ея годы.
Из корзины появилась корзинка, прикрытая платочком, и с нею, кроткая, аки голубица, панна Зузинская направилась к соседям.
- Не желаете ли чаю испить? – обратилась она вежливо ко всем и ни к кому конкретно.
Девица помрачнела еще больше, верно, живо представив себе посуду, из которой придется потреблять рекомый чай. А кузен ее отложил книженцию и кивнул благосклонно.