Михаил Алексеевич окидывает меня взглядом, в котором мелькает презрение, после чего отворачивается.
— Подумал, что фотографии недостаточно. Хотел, чтобы ты увидела все своими глазами, — он немного отходит в сторону. — Подойди.
“И не подумаю”, — вертится на языке, но горло перехватывает, а грудь сжимает с такой силой, будто кто-то пытается выдавать из меня душу. Ноги прирастают в земле, и даже если бы я хотела, не смогла бы пошевелиться. Зато очередной толчок в спину сразу же приводит меня в движение. Приходится сделать широкий шаг вперед, чтобы устоять, а не пропахать носом землю.
Михаил Алексеевич оказывается всего в нескольких шагах от меня. Мысли мечутся в поисках выхода из ситуации, но не видят его. Вокруг никого нет, кроме поехавшего мужчины и его невозмутимого, готового на все охранника. Мозг подбрасывает жесткие картинки расправы надо мной. Прикрываю глаза, пытаясь избавиться от жути, созданной воображением. Не может же быть, что в наше время будут измываться над невинным человеком. Тем более, девушкой.
Набираю в грудь побольше воздуха, крепче сжимаю телефон и направляюсь к мужчине.
Нужно только улучить момент… всего один момент.
А пока лучше слушаться и не спорить. Мало ли, что человеку, у которого явно снесло крышу, придет в голову.
Останавливаюсь рядом с ним. Стараюсь смотреть куда угодно, только не на имя, будто размашистым почерком нанесенное на прямоугольную табличку. Наблюдать за старым дубом с необъятным стволом куда интереснее. Можно проследить за рисунком коры, длинными ветвями, напоминающими лапами, листьями, с которыми играет ветер...
— Я даже фотографию сделать не смог, — тихо произносит Михаил Александрович, засовывая руки в карманы пальто.
— Мне жаль, — мой шепот наполнен искренностью.
Не представляю, чтобы я чувствовала, окажись на его месте. Только от одной мысли в горле появляется ком, а сердце болезненно сжимается.
— Ты впервые это сказала, — хмыкает он.
— Что “это”? — непонимающе хмурюсь, переведя взгляд на жесткий профиль мужчины.
Михаил Александрович достает из кармана серебряную фляжку и начинает откручивать крышку.
— Я впервые слышу о твоем сожалении, — он запрокидывает голову, заливает в рот золотистую жидкость. Выпрямляется. Не кривясь глотает, после чего закручивает крышку, стискивая фляжку пальцами. — Обычно убийцы не раскаиваются.