По углам зала судилища, куда меня привели, горело несколько факелов; колеблющееся пламя отбрасывало оранжевые блики на неровные стены древней каменной кладки. Моё появление присутствующие в судилище встретили непристойными выкриками и смехом, будто им показали забавное ярмарочное чучело. Инквизитор в своей дурацкой маске, сложив на груди руки, стоял посередине зала. Он ждал начала представления, определённо наслаждаясь своим преимуществом надо мной и – своей властью над толпой собравшихся.
Мне вдруг захотелось увидеть их лица. Тех, кто пришёл сюда, чтобы поглумиться над болью и страданиями несчастной жертвы жестоких наговоров и грязных сплетен. Почему-то (уж и не знаю, по какой такой причине) я сразу поверила в невиновность девушки по имени Джанина Оливия де Бейль. Может, потому, что сама не была суеверна и не верила ни в привороты, ни в порчу, ни в сглаз? Или же потому, что считала, если наваливаются всей гурьбой на одного, значит, дело нечисто. А у бедняжки Джанины де Бейль, к тому же, не было ни одного защитника. Ни свидетелей, которые выступили бы в её пользу, ни положенного законом адвоката. Хотя о чём это я? Какие, к чёрту, адвокаты в этом мире?
Джанина Оливия, юная, беззащитная, одинокая, – идеальная жертва. И уже никого не колышет, что совсем недавно она была официальной фавориткой короля...
Но вот что было странно лично для меня, так это отсутствие на судебном процессе близких и родственников Джанины. Судя по приставке де перед её фамильным именем, девушка происходила из аристократического рода. Почему же её семья не явилась поддержать её? Ну, или, если всё складывалось так трагично, то хотя бы попрощаться с ней, проводить её в последний путь? Наверное, они стыдились того, в чём обвинялась Джанина, и не хотели лишний раз привлекать к себе внимание придворных и самого короля. Бедняжка Джанина...
Бедняжка я!
Как говорится, знал бы прикуп, жил бы в Сочи. А я, знала бы, чем обернётся моя поездка в замок, где проходила очередная конференция виноделов, сделала бы всё возможное, чтобы отказаться от неё под каким-нибудь благовидным предлогом!
Но что теперь об этом сожалеть? Поздно пить «Боржоми», когда почки отказали... Поздно думать о спасении жизни, лёжа на ледяной плите в ожидании смертного приговора.
В самом деле, все мои надежды на помилование, которыми я тешила себя последние сутки, находясь в сырой, холодной, вонючей темнице, развеялись как дым. И теперь я ничего, кроме боли в истерзанном теле и тоски на душе, не ощущала. Порой моё сознание окутывал спасительный обморочный туман, но даже сквозь него прорывался зловещий настойчивый голос: «Признайся же, ведьма... признайся...»