Я переходила от одного прилавка к другому, глазела на представленный товар с удивлением человека двадцать первого столетия, трогала, брала в руки, ощупывала, оглаживала. Было и любопытно и как-то... боязно, что ли. Немного обалдевшая, я не сразу поняла, что меня уже несколько раз окликнули. Подняв ослеплённые солнцем глаза, я увидела невысокого, грузноватого мужчину, с двойным подбородком, с отёками под глазами, но со всё ещё быстрым взглядом. Интересно, что ему от меня нужно?
- Эй, ты, белобрысая, я, между прочим, с тобой разговариваю, – как бы подтверждая мою робкую догадку, заявил незнакомец (не то лавочник, не то покупатель); он беззастенчиво разглядывал меня и покачивался с пятки на носок.
Я посмотрела по сторонам, желая убедиться, что «белобрысых» здесь, кроме меня, больше нет, и молча уставилась на хама, которому, очевидно, было неведомо вежливое обращение к блондинкам. И к женщинам в целом.
- Вижу, ты в деньгах нуждаешься, – продолжал тот. – У тебя есть товар, у меня – предложение. Согласишься по доброй воле – не пожалеешь. А не согласишься – заставим.
- Во-первых, прошу меня не запугивать: я уже пуганая, – невозмутимо ответила я, хотя угроза незнакомца заставила меня задуматься о собственной безопасности (учитывая физические данные Герарда, в телохранители он точно не годился). – Во-вторых, я не понимаю, о каком товаре идёт речь. К вашему сведению, я не торговка.
- Торговка, торговка, – возразил, гаденько ухмыляясь, нахал. – И торговка и товар – в одном лице. Вернее, в теле.
Он захохотал, или, если быть точной в своих наблюдениях, захрюкал, повизгивая, чрезвычайно довольный своим высказыванием.
А чуть погодя, успокоившись, продолжил:
- Я тебя отмою, приодену – глядишь, и цена на тебя прибавится. Дам тебе крышу над головой, обеспечу защиту от всяких мерзавцев, что сладенькое задаром хотят получить. Если кто к тебе полезет, скажешь, что на Барнабу работаешь, – меня тут все знают, – и тебя не тронут. Мои мотыльки любят меня и уважают, они всем довольны. И тебе, белобрысая, жаловаться ни на что не придётся. Так что, уж лучше сразу соглашайся, а я тебе за твою покладистость из первой платы вычту не семьдесят, а всего-то пятьдесят процентов. Справедливо, а?
Не стоило большого труда догадаться, что этот мерзопакостный Барнаба вербует меня в проститутки, – и я, поначалу возмутившись всеми фибрами своей души, вдруг ощутила панический страх. За моей спиной что-то мямлил Герард, вероятно, пытался по-доброму договориться с Барнабой, и путей отступления у нас, со всех сторон зажатых толпой, попросту не было.