При свете угольков с трудом удалось разобрать почерк с
завитушками и ятями. Писано было мужской рукой. Писарь
станичный?
«Здравствуй, сынок мой, Петро! Шлем тебе нижайший поклон с
матерью твоей Агриппиной Ильинишной и родительское благословение.
Помогай тебе Всеблагой! Пишет тебе батя твой из станицы нашей,
Качалинской. Дошла до нас весть, что поход тяжелый вам выпал, еле
Волгу одолели. Держись, сынок! Снега стают, дальше легше у вас
пойдет. Коня заводного береги, и все домашнее, что на нем.
Ты у меня казак видный, роду знатного. Не посрами честь нашу.
Мать твоя, Агриппина, все молится за тебя, свечки ставит. Сестра
Параша, как сговорено, замуж выйдет по весне за Тимофея Семенова,
того, что из Нижне-Чирской, помнишь? Останемся одни одинешеньки.
Слава Богу, все у нас спокойно. Ждем тебя с победой, сынок. Царску
службу сполняй справно, старших офицеров слухай, как меня.
Войсковой старшина Василь Черехов».
Василь – отец, Агриппина – мать. Параша – сестра. Вот она, моя
новая биография. Молодой хорунжий Петр Черехов, из Качалинской, сын
Василия Петровича. Семья ждет. Он идет на войну, гордится,
старается не посрамить честь. Но прославить фамилию не получится.
Совсем скоро придется бултыхать по грязи обратно. Искать переправы
на другой берег. Лед-то – сошел!
Я сжал письмо в руке. Чужая жизнь. Чужая семья. Чужое тело. А
моя жизнь, моя семья, мои внуки… Там, в моем времени. Это все было?
Или это сон там?
Аккуратно убрав письмо в сумку, я потер виски. Вроде помогло.
Голова шла кругом, но задание полковника я не забыл. Обошел первый
раз посты вокруг лагеря. Никто не спал, все бдили. Особо ни с кем
не говорил, сразу уходил к следующему караулу. А то спросят что-то,
чего я не знаю, а должен – и все, подозрения начнутся. Больше
прислушивался к телу. Молодое, резкое, давно так себя не ощущал.
Будто можешь на месте сальто сделать. Хоть вперед, хоть назад.
На последнем карауле сторожевой казак доложил:
— Господин хорунжий! Отблески костра видел в той стороне, – он
махнул рукой на восемь часов, где, если хорошо приглядеться, на
стыке темного неба и земли вспыхивали едва заметные искры.
— Далеко?
— Кто ж его во степу разберет? Но точно не караван. Его ждем с
противуположного конца.
— Поглядывай! Степняки, наверняка.
— Слушаюсь!
Последний обход совершил под утро. Степь за ночь окончательно
остыла, прохлада стала пробирать до костей.