— Что, не нравлюсь? — шепчу, потому что голос куда-то пропал.
— Ты мне в любом виде очень нравишься, очень.
Он что, издевается? Я нравлюсь ему в свадебном платье, подаренном другим мужчиной?! Или у него тоже шок, затмение мозга?! Говорю с ним, как с маленьким:
— Артем, я замуж вышла. Прости, так получилось. Ты полгода не отвечал, не звонил! Что я должна была подумать? — пытаюсь говорить твердо, чтобы сразу установить границы между нами или оправдаться, хотя он вроде бы не обвиняет.
Он молчит, не сводя с меня сияющих глаз, словно не знает, что именно здесь отмечают или же не верит, что такое возможно. Потом вижу, как заиграли желваки на его скулах.
И мне почему-то кажется, что если он меня сейчас схватит, сожмет вот этими крепкими ручищами и поцелует этими обветренными губами, то я мигом забуду и про Гордея, и про кольцо с крупным бриллиантом на пальце, и вообще про все на свете, кроме Артема. И побегу за ним.
— Я не мог, не имел права обнаружить себя и подвести других, — наконец отвечает он. — Связь отслеживалась.
Точно! Он был в командировке, как говорят. Где еще в армии можно в конце апреля заиметь такой загар? Он был, получается, в Сирии. Значит, подписал контракт. А я решила, что он обо мне и думать забыл.
— Но теперь я здесь, успел. Мне плевать на то, что где-то написано, что ты чужая жена. Это только бумажка. О чувствах в ней ничего не сказано, — хрипит.
— Мы уже не дети, Артем, — говорю банальность, наверное только для того, чтобы еще раз произнести его имя — как же приятно оно звучит!
— Я точно давно не ребенок. И берег тебя не для чужого дяди. Брачная ночь у тебя будет со мной. Только скажи, и я увезу мою девочку прямо сейчас туда, где мы будем очень счастливы вместе. Если какие проблемы, ребята помогут.
— Нет, Артем, — кажется, теперь я плачу, — я тоже взрослая. Мы с Гордеем…уже, — говорю максимально кратко и мучительно долго смотрю в пол.
Если я расскажу, хоть намекну Артему, как у нас с Гордеем все произошло, Бойцов точно его убьет. Жестоко, без сомнений и без спешки. Тогда его посадят в тюрьму. И я останусь совсем она, только с мамой. Поэтому молчу, мучительно долго.
А когда, наконец, поднимаю глаза, то вижу, что бесстрашный парень передо мной побелел лицом, несмотря на загар. Молчит, зубы стиснуты, кулаки — тоже. Глаза бешеные.