— Да.
Снова односложно. Но это было так типично для Торса — даже
заговорив, он остался немногословным.
Перевёл взгляд на Ульриха. Стратег застыл как статуя. Рот
приоткрыт, глаза расширены до предела. Выражение лица — как у
человека, который увидел, как покойник встал из гроба и пошёл
танцевать.
И это понятно. Ульрих много чего повидал за свою жизнь. Чёрный
рынок с его интригами, войны между родами, предательства, которые
оборачивались реками крови, убийства на каждом углу. Но говорящего
Торса — такого он ещё не видел.
— Я... — Ульрих запнулся, подбирая слова. Он, который всегда
знал, что сказать, который мог убедить кого угодно в чём угодно,
вдруг потерял дар речи. — Я думал, он немой.
— Все так думали, — хрипло ответил я, не отрывая взгляда от
Торса.
Оглянулся на Лока. Блондин стоял в нескольких шагах, словно
боялся подойти ближе. Хлопал глазами, как сова на ярком свету. Рот
приоткрыт. Руки дрожали.
На его лице было написано всё: шок, неверие, надежда, радость и
страх одновременно. Страх того, что это сон. Что сейчас он
проснётся, и Торс снова будет молчать.
— Торс, — голос Лока был едва слышен. Дрожал, ломался. — Брат...
неужели?
Громила медленно повернулся к младшему брату. И тут произошло
ещё одно чудо. Торс улыбнулся.
Не криво ухмыльнулся, как обычно, когда был доволен хорошей
дракой. Не оскалился, показывая зубы врагу. Улыбнулся.
По-настоящему. Тепло. Искренне.
И я понял — первый раз за всё время знакомства вижу настоящего
Торса. Не бездушную боевую машину. Не молчаливую тень за спиной
брата. Живого человека.
— Да, — сказал он, и хлопнул Лока по плечу своей огромной
лапищей.
Лок сломался.
Он разрыдался — без стыда, без попыток скрыть слёзы, без оглядки
на то, что подумают остальные. Бросился к брату, обнял его,
уткнулся лицом в широкую грудь. Плечи тряслись от рыданий.
— Я думал... думал ты никогда... что это навсегда... —
всхлипывал блондин между словами. Слёзы и сопли текли по лицу, но
ему было плевать.
Торс обнял брата. Неловко — привык быть сдержанным. Но искренне.
Большими руками погладил по длинным светлым волосам.
— Всё хорошо, — басом проговорил он. — Теперь всё хорошо.
Я сидел на траве и смотрел на эту картину. В груди что-то
сжималось. Не знаю, что именно. Не привык к таким эмоциям.
Вокруг по-прежнему пели птицы. Журчал ручей. Цвели цветы. Но мир
изменился. Кардинально. Навсегда.