Лучше бы не открывала. Лучше бы уснула мертвым сном, оглохла, ослепла или вообще ноги моей не было в этой Академии, но сюда меня устроил отец, строго предупредив, что этот шанс – мой последний.
– Каких проблем, Сай? – повторила я, предчувствуя грядущий и уже нависающий надо мной очередной катаклизм.
– М-м-м? – муркнул парень и спохватился. – Зараза. Чуть не уснул. Спасибо за сладкие мгновения, крошка, – притянул меня к себе и жарко поцеловал, – но мне пора, нужно успеть, пока комендант…
И тут дверь в комнату распахнулась.
Я взвизгнула, натягивая одеяло до бровей, но все явившиеся, включая комендантшу, декана Олли в темном халате и чепце и соседку из комнаты слева, гадкую завистливую стерву Алану Фирст и так всё прекрасно поняли и дорисовали.
– Леди Бредли! Какое немыслимое аморальное поведение! Адепт Гатто…
Мадам Олли старалась отводить глаза от голой груди Сайлера, но удавалось ей это не очень хорошо.
– Немедленно оденьтесь, – немного хрипловато, наверное со сна, проговорила она сводя брови построже, – и подите вон из женского общежития!
– А вы, леди… – вновь почтив меня вниманием добавила декан. – Не смейте покидать комнату, пока за вами не придут.
Рано утром вместо занятий я отправилась в кабинет ректора. Впервые за два года я видела ректора Листа так близко. В кабинете, кроме главы Академии, присутствовали также мой отец, отец Сайлера и сам Сайлер.
Лист в ведущейся дискуссии не участвовал, говорили отцы.
– Вы отказываетесь? Я верно вас понимаю? А если она беременна?
– Вот когда окажется, что беременна, и окажется, что от моего сына, тогда и поговорим, а сейчас…
– Но моя дочь опозорена!
– Это ваши проблемы.
– Господа, – напомнил о себе ректор, – в наших общих интересах будет не выносить историю за пределы Академии. Пусть молодые люди выйдут, а мы обсудим.
Мы вышли. Зачем меня вообще сюда позвали, если тут же выйти велели?
– Сайлер? Что теперь будет? – я с надеждой посмотрела на черноглазого сердцееда, но тот лишь безразлично пожал плечами.
– Мне? Ничего. Можно подумать, ты первая.
– Но ты первый! – возмутилась я, чувствуя, как подкатывает к горлу позорный плаксивый комок.
– Поздно врать, детка. Мы мило провели ночь, но это все, на что ты могла претендовать.
Затем он просто вышел, а я осталась одна в пустой приемной с полным осознанием ямы, в которую сама же радостно и запрыгнула.