Виталина Вадимовна, моя мать, подняла свои изумрудные очи, отложив наконец свой журнальчик и повторила жест отца пальцами. Мама настоящая фарфоровая кукла в свои сорок пять не без помощи «скульпторов». Спа, массажи, дорогие процедуры косметологов. Я уже и не помнил, какой она была настоящей. Не припоминал даже цвет волос, который в данный момент отливал белоснежно-пепельным переливом. Идеально было всё: нос, губы, скулы, ни одной морщинки и фигурка как у топ-модели. Единственное, что было своё и досталось от матери ей, это пышная грудь третьего размера. Моя мать всегда была поглощена деньгами, с рождения с золотой ложкой во рту, в отличие от отца. Высокомерная дрянь, которой палец в рот лучше не клади, иначе откусит по плечо. Она помогла отцу построить империю, и уже на протяжении двадцати пяти лет они идут рядом, поддерживая друг друга.
Папа на работе был жёстким боссом, но переходя порог дома млел перед красотой своей любимой жены. Нет, мой отец не подкаблучник, он просто чересчур сильно любит мою мать. Я стремился к такой же любви, но вечно попадались пустышки, которых интересовали лишь деньги, дорогая машина и моя красивая мордашка, идущая в комплекте.
— Виталина, — прокашлявшись, начал отец, окликнув мать.
— Герман, — мама свела брови, парируя.
— Ну, начинается, — громко цокнула Ева — одна из близняшек и маленькая копия своей матери надменным взглядом.
Регина — вторая из близняшек — молчала в тряпочку, хоть и была старше сестры на целую минуту. Она тряхнула своей золотистой шевелюрой, точь-в-точь как у меня и у сестры, и довольно улыбнулась.
И словно по щелчку пальцев в столовую впорхнула Нина Ивановна — экономка, помнящая, каким я был маленьким после приезда из роддома, а в эту минуту держащая в руках мой любимый шоколадный торт с двумя свечами в форме цифр «двадцать два». Я был немного смущён, но старался не подавать вида, что все эти игры в молчанку были специальным жестом.
Впервые в этот день все дома, а не на каких-нибудь встречах, поездках или ещё где-то.
— Мы уже устали ждать тебя, пока там намарафетишься, братик, — хихикнула Ева, отложив телефон.
— Загадывай желание, — тепло улыбнулась мне Нина Ивановна.
Я посмотрел на её лицо, глубоко тронутое старостью, седые волосы, собранные в тугую косу, и белый фартук, хорошо сочетающийся с хлопковым кремовым платьем. Когда она пришла в этот дом, в котором раньше жили бабушка с дедушкой, то мама была уже была беременна мной. Нине Ивановне было тридцать пять. И я осознал простую истину, — вместе со мной стареет и она. Единственный человек, который всегда был рядом. До появления близняшек, конечно же. Мать никогда не могла усидеть на месте и, словно по просьбе отца, быстро рожала детей, приводила фигуру в порядок и снова рвалась к своим шопингам-жмопингам, спа-сра и подружкам, которые имели такой же счёт в банке. Или же могла строить из себя леди в каком-нибудь загородном клубе в окружении змей, элиты и шампанского, стоящее как месячная зарплата нашего университетского куратора-преподавателя.