Он усмехается, обдавая меня очередным густымоблаком дыма.
— Мне можешь не пиз..ть… — по тону я понимаю, он совершенно мне не верит…
— Я не вру! — продолжаю гнуть свое.
Уголки его губ поднимаются слегка наверх. В глазах загорается огонь ярости, как вчера. Сейчас вместе с ним я вижу другую эмоцию — азарт. Так вот, что это было вчера, а я от страха и не разглядела… Он решил «задержать меня» в республике? По спине пробегает холодок. Господи, неужели происходящее — его рук дело…
— Это… вы? Я поэтому здесь?
Застывает. С таким выражением лица, что либо хочет показать свое презрение, либо хочет уничтожить, втоптать в пол, как насекомое…
— Идиотка… — качает головой, вздыхая. — Охреневшая дерзкая идиотка, язык которой давно следовало бы вырвать! Я владелец этого аэропорта. И знаю обо всех эксцессах, которые здесь происходят. Давно у меня не было вот таких отшибленных тупиц, самонадеянно решивших протащить дурь в ручной клади…
— Я ничего не протаскивала!
— Хватит нести пургу! Вернулась к столу и легла на него животом, живо! — приказывает мне хрипло.
Я начинаю задыхаться от возмущения. Снова делаю пару шагов назад. Он сейчас о чем?
— Это зачем? Вы же понимаете, я ничего нигде не прячу! Что… что вы собрались делать?!
Снова цинично хмыкает.
— Что полагается. Проверю твои дырки на предмет наличия запрещенных веществ. Знаешь, многие курьеры провозят наркоту именно там…
От его гадких слов хочется морщиться. Они в буквальном смысле словно бы бьют по мне, физически.
— Быстрее. Или я позову их обратно и посмотрю, как это сделают они.
Я не выдерживаю и начинаю плакать. Сжав кулаки, все еще сильно прижимая толстовку к телу, выполняю его приказ.
Хочется умереть. Раствориться в воздухе.
Чувствую его взгляд, тяжелый, стекающий по моей спине на бедра, ягодицы, ниже…
Это невыносимо.
Не прикасается. Просто смотрит, как я покорно лежу перед ним.
Слышу в спину жесткую усмешку.
— Выдохни. Я таким не занимаюсь. Много чести.
Я расцениваю его унизительные слова как разрешение встать из постыдной позы. Снова отскакиваю к стене, повернувшись к нему лицом.
— А ты идиотка малолетняя, ничего не соображающая. Они за то, что тебя раздели и так унизили, сами в суд пойдут. Это срок. Сексуальные домогательства. Ты женщина — мужчины при обыске здесь находиться не должны.
Краснею, понимая вдруг, что он прав. Но что я могла поделать? Я одна, в чужой республике, на меня накинули какие-то чудовищные обвинения, срок впаяли… Хочу только надеть поспешно толстовку, продолжая прикрываться, как могу, но он осекает.