- Думайте, Мастер. Но… вы понимаете, что времени на раздумье осталось немного. И еще, я просил бы вас не задерживаться в городе.
Брокк и не собирался.
Сейчас, глядя на изможденную болезнью женщину, он составлял список имен. За каждым стоял если не друг – друзей у Брокка давно не осталось – то единомышленник. И сам этот список казался почти предательством.
Но было истинное пламя, и тот, кто заключил его в стекло, готовился к войне.
Брокк потер виски: он устал воевать.
3. Глава 3
Глава 3.
От воды тянуло тиной.
На городских окраинах, река, выбравшись из обложенного плитами русла, разливалась. Она была черна и медлительна, ленива в своем течении, которое выносило к берегам мелкий сор. Летом, на жаре, река мелела, обнажая каменистый берег. Но сейчас, напоенная осенними дождями, она разбухла и добралась до линии домов. Первые из них, поставленные на сваях, были стары, и каждый год ходили слухи, что вот-вот эти дома снесут, но время шло, а предсказания не сбывались.
Дома разваливались.
Деревянные стены их давным-давно почернели, покрылись слоем липкой плесени. Внутри царила сырость, которую не в состоянии было отпугнуть робкое пламя очагов. Да и то, хозяева вряд ли могли себе позволить подобную роскошь: здесь если и топили, то редко и скупо.
И человек в черных перчатках мерз.
Он расхаживал по единственной комнате, изредка останавливаясь возле окна, затянутого мутными толстыми стеклами. Меж ними и решеткой, в которую стекла были вставлены, зияли щели. Их конопатили мхом, замазывали глиной, но та шла трещинами, и из щелей тянуло сквозняком.
- Успокойся уже, - бросила высокая статная девица, одетая по-мужски. Кожаные штаны сидели на ней плотно, обтягивая крепкий зад и мускулистые бедра, а вот вязаный свитер был широк и коротковат. Из-под него выглядывали полы клетчатой рубахи, плотной, но поблекшей от многих стирок.
Черты ее лица были лишены всякого изящества: подбородок чересчур тяжел, а глаза – непривычно раскосы. И девица подводила их черным углем, но эта единственная, допущенная ею женская слабость, лишь сильнее подчеркивала некоторую диковатость ее облика. Рыжеватые волосы она обрезала коротко, неровными прядями, и повязывала поверх них косынку.
- Время, Таннис, время, - мужчина снова задержался у окна и, опершись рукой на раму, словно пробуя ее на прочность, пробормотал. – Я не могу торчать здесь вечность.