– Сеньоры, – Сабрина улыбнулась детской бесхитростной улыбкой, и кое-кто из дам смягчил взгляд. Значит, это конкретно меня недолюбливают по какой-то причине. – Чего изволите?
– Неужто будете помогать папаше Джузеппе? – одна из сеньор прищурилась и смерила меня взглядом. – Все настолько плохо с его здоровьем? – сделала свой вывод покупательница.
– С отцом все нормально, – попыталась я отсечь нехорошие слухи, которые вот-вот должны были расползтись по городку.
– Ну как же, – заметила вторая дама, – я слышала, у него сломана рука и нога. А это все – инвалид.
– А правда, что вас спас сам инквизитор? – влезла третья сеньора, не дав мне возможности ответить на предыдущий вопрос.
– Вам хлеб? – Сабрина улыбалась, пытаясь разрядить обстановку, видя, что я начинаю закипать.
– Мне вот этот пирог и булки, – ответила самая шустрая и по совместительству самая любопытная. Она решила обойти товарок в очереди. И заметив это, сеньоры начали уже перебранку между собой. Но одна из них все же с упорством смотрела на меня и ждала ответа. Видимо, она пришла исключительно за новостями, а не за хлебом. Так что очередь за хлебобулочными изделиями ее не особо интересовала.
– Спас нас действительно инквизитор. С батюшкой все хорошо. Его осмотрел лекарь и дает самые лучшие прогнозы по восстановлению, – я поджала губы и смотрела на женщину. Она усмехнулась.
– Что ж, Дианочка, заставила и тебя жизнь ручками начать работать, – еле слышно проворчала дама. И я поняла, что здесь личная неприязнь, но вот причину я вспомнить не могла. – Помогать Урсуле будешь? – вопрос с подковыркой, что называется.
– Мы разделим обязанности, – попыталась выкрутиться, но тут выплыла и сама Урсула.
– Да, обучу девочек. А то скоро могут сиротками стать, – раздался голос работницы, а у меня, как у чайника, повалил пар из ушей от злости.
– Идем, – Сабрина потянула меня за руку и с опаской заглядывала в глаза.
– Подожди, – девочка тянула меня в сторону и с мольбой смотрела.
– Дианочка, пожалуйста, не надо, – на глазах ребенка появились слезы. – Не связывайся с ними.
– Но почему? – я не понимала. Может, память у меня и осталась частично от прежней хозяйки этого тела, но восприятие жизни исключительно мое. Поэтому промолчать мне было очень тяжело. Я бы даже сказала: нереально. Но, видя жалобную мордашку ребенка, я поняла, что не в силах ее расстроить и потому подчинюсь.