Когда трапеза была окончена, решил
проверить новый эффект и осторожно провел пальцем по острому краю
камня, который использовал для гриля. Обычно от такого движения на
моей истонченной коже тут же осталась бы белая царапина, готовая
кровоточить. Сейчас же я почувствовал лишь тупое давление. Кожа
словно стала плотнее, эластичнее. Эффект был реальным.
Я усмехнулся. Мое меню для выживания
пополнялось не просто блюдами, а настоящими зельями. Этот мир,
который еще вчера казался мне адом, постепенно превращался в
огромную кладовую, полную чудес и я только начинал подбирать к ней
ключи.
Прошло еще несколько дней. Я жил в
двойном ритме: унизительная, изматывающая работа на кухне Прохора
днем и тайные кулинарные ритуалы ночью. Мой рацион теперь состоял
из салатов, жареных жуков и, если везло, яиц.
По прошествии времени, начал
замечать перемены.
Однажды вечером, когда я вышел на
очередную ночную охоту, остановился у бочки с дождевой водой.
Поверхность была гладкой, как черное зеркало. Колеблясь, заглянул в
нее.
На меня смотрело чужое, но уже
знакомое лицо. Оно изменилось. Пропали глубокие, черные тени под
глазами. Щеки перестали быть мертвенно-впалыми, на них появился
намек на здоровый румянец. Кожа больше не обтягивала череп, как у
мумии, но главное — взгляд. Пропал забитый, испуганный взгляд
жертвы, который я видел в первые дни. Из отражения на меня смотрели
глаза человека. Усталые, настороженные, но осмысленные. Я все еще
был слаб, но был на пути к восстановлению.
Выплеснув помои, уже собирался
скользнуть обратно в свой тайник, когда услышал за углом сарая
надсадный, разрывающий легкие кашель. Он был глубоким и влажным —
такой кашель я слышал в казарме каждую ночь. Я замер, прижавшись к
стене. Из-за угла, шатаясь, вышел один из самых младших поварят,
тот самый мальчик, которого Прохор ударил черпаком в мой первый
день. Его, кажется, звали Матвей. Он был еще тоньше и меньше меня,
настоящий заморыш. Он согнулся пополам в очередном приступе кашля,
а затем просто осел на землю, обессиленно прислонившись к стене и
тяжело дыша со свистом.
Мой первый инстинкт был —
спрятаться. Нельзя рисковать, ведь мой тайник совсем рядом, и
лишние глаза мне не нужны, но что-то меня остановило. Я смотрел на
эту маленькую, скорчившуюся фигурку, и видел не просто другого
раба. Я видел себя самого неделю назад. Видел предел, за которым
начинается конец.