— Невозможно! Дюшке, конечно, не поверят, но не хочу, чтобы она рассказывала матери о тебе. Лилька подумает, что я знакомлю ее со своими «бабами». А Лилька — ещё та ведьма и кикимора.
— Буквально? — заинтересовалась Нэта.
— Да я даже не знаю, теперь-то… всё возможно, — уклончиво ответил Супренский. — В общем, ты спрячься тут, в цветочках, и не показывайся. Я сейчас приготовлю нам поесть… Тебе что-нибудь нужно?
— Варенье, мёд… Или сойдёт конфета. Вон та, в вазочке, — феечка показала на сервант, где в хрустале пылились забытые леденцы. — Дай одну. Мозг требует глюкозы для вдохновения. Дюша это что за имечко? Андриана? Хорошо, что не Маша. По крайней мере, в этом у тебя проявилась фантазия.
— Моя жена настояла назвать дочь Аделиной, — пожаловался писатель. — В честь своей бабушки. Это не моя фантазия! Я сократил до Адюши или Дюши, это всё, на что меня хватило.
— Неплохо, — фея размотала шуршащую целлофановую обертку на конфете. Для нее леденец был размером с бочку, Нэта держала его обеими руками. — Дюша, Дюшесска… м-м-м, вкусненько, Дюшесска — сладкая конфетка. Надеюсь, ты всё-таки решишься нас познакомить. Придумай что-нибудь. Ты же писатель фэнтези.
— Хорошо, только не сейчас. На сегодня мне хватит стрессов. Я стал литературным негром у няни Пушкина! И должен объяснять дочке, откуда у меня на кухне живая фея!
— Ням-ням, м-м, нетолерантно выражаешься, Вольдемар, — облизываясь, пробормотала Нэта. — Но если помнишь, Пушкин тоже был в некоторой степени… потомок африканского царька. И не жаловался на мои методы, между прочим!
— Я понял, понял, ваше волшебство. Кстати, ты не умеешь в мгновение ока готовить яичницу? Нет? Жаль…
— Я вообще не умею готовить еду в вашем представлении, — беззаботно ответила Нэта. — Зато я умею смешивать отличные волшебные коктейли. Надо?
— Мм-м, не сейчас.
— Ну нет, так нет. Зато могу в мгновение ока доставить сюда любое печенье. История покупок будет сразу на твоей карточке, никто и не заметит.
— Давай. Дюша любит такие сухие хрустящие кругляшки… типа безе, но не они. Итальянская фирма. А, вспомнил, «Амаретто»!
— У дочери писателя губа не дура, — оценила фея. — Я тоже их люблю. Держи, — она старательно облизала губы, сдула с ладошки блестящую пыльцу, и на столе появился большой пакет печенья.
Супренский лихорадочно размешивал в сковороде яичницу с ветчиной и кусочками черствого хлеба. Выхватил из шкафа две тарелки, именные разномастные чашки, вилки. Прихватил горячий чайник и заварил чай. Поставил всё на раскладной сервировочный столик и покатил в комнату. На ходу показал хихикающей фее кулак.