Но сейчас ей, видимо, наплевать, что в коридоре толпятся охранники, она толкает меня прямо в грудь и продолжает обвинять во всех грехах.
— Если он умрет, это будет на твоей совести! — шипит она, беспокоясь о своем “кошельке”, а я же…. Я умираю от этой мысли.
Потому что, черт возьми, эта ненавистная женщина права.
Если с папой что-то случиться…. В этом буду виновата я!
Дверь спальни отца открывается, я замираю, когда оттуда выходит Дэн. Непривычно бледный. Даже серый. А следом за ним и врач, у которого в глазах вердикт.
16. Глава 16. Бездна.
Я тону. Тону в ненависти к себе, к тому, кого любила.
События последних двух дней убили во мне, все чувства. Уже нет слез, нет сил плакать. Кажется, осталась одна оболочка, с выжженной душой.
Сегодня похороны отца. Лариса стоит у гроба, вытирает непрекращающиеся слезы иногда переходящие в рыдания. Все выражают соболезнования ей, считая если она истерит, значит сильнее любит, значит ее горе сильнее моего и в утешении она нуждается больше чем я.
Я же, как болванчик, киваю головой,отвечая так на соболезнования, потому что сил отвечать у меня тоже нет.
Все происходящее кажется нереальным, словно это ужасный сон. Но увы, я знаю, что это горькая действительность и мое самобичевание не прекращается ни на минуту. А от осознания, что это я привела в нашу семью волка в овечьей шкуре, хочется удавиться.
Взгляды окружающих, направленные на меня, кажутся презрительными. Пытаюсь спрятаться от них, ухожу в дальний угол большой гостинной.
Несправедливо, что мой отец мёртв, а человек подтолкнувший его в лапы к смерти, жив!
Ненавижу! Господи, как же я ненавижу Дениса и себя вместе с ним. Бесит даже тот факт, что он спокойно, по привычке взял все в свои руки и руководил организацией похорон удаленно.
Людской гул, разрезал очередной всплеск Ларисиной истерики. Какой-то высокий, статный мужчина, легонько приобнимает ее, успокаивая.
Опускаю взгляд на папу, но не могу выдержать этого зрелища,потому поспешно отворачиваюсь. Возможно, Лариса с её обвинениями права, и лучше бы мне оказаться на месте отца.
Когда носы черных мужских туфель замирают напротив меня, я поднимаю голову, ожидая увидеть очередного соболезнующего.
— Рома? — с медленным узнаванием, словно я пробираюсь сквозь туманный заслон своих мыслей, произношу я, глядя на голубоглазого шатена.