― Значит, ты её спасла-таки, – криво усмехнулся он и покачал головой. – Упёртая...
― Тебя бараном обозвать или по взгляду моему мысли прочтёшь? – уставилась на него со всем презрением, на которое была способна. Люська стиснул мощные челюсти и поджал губы, махнув рукой, мол, не отвлекайся. Вот гад! – Не тронь Шишу, ясно? Сказано тебе, безобидная она. Знает, что если договор нарушит, любая ведьма из нашего рода её во тьму отправит. Бабка моя постаралась, приструнила. В общем, шишига сказала, что на озере странное видела...
Я рассказала ему то же, что и Демиду, и получила такую же реакцию – озабоченность и тревогу.
― Не похоже ваше захолустье на мирный край. Звери не в себе, пауки-вампиры, упыри, после которых служитель Творца калекой делается, люди непонятные...
― Не было такого раньше. С тех пор, как Демида едва не убили, всё и началось. Я никак про упырей тех забыть не могу. Странно это. У нас упырь, это мертвяк, а тут... они точно живые были.
― В корневых мирах хватает всякого, нечего удивляться. Так Леший тебе зачем?
― Уж его-то убивать не станешь? Нечисть же!
― От него вреда нет обычно, – пожал плечищами храмовник. – Он же наказывает только тех, кто лесу и его жителям вредит... Хотя, бывает всякое. Если ваш безобидный, одно дело, если закон нарушит, тогда...
― Ну ты и тип! Сплошная надменность и правила!
― Если все правила соблюдать станут, так и жизнь будет лучше.
― Никто не может всё учесть и прописать. Головой своей думать надо и совесть иметь.
― Вот ты как Демид! – взорвался Люська. – Надоела с поучениями! Про Лешего говори.
― Что говорить? Сам не понимаешь, что ли? Если в лесу что-то творится, так только Леший это и знает.
В этот момент зашуршали листвой деревья, Мишка встал на лапы и голову облезлую склонил, кусты черники подняли ветви так, что стали видны все ягоды.
― Ну, Радомила, здравствуй, – негромкий, глухой голос, похожий на рокот грома вдалеке, долетел до нас. Я узнала бы его где угодно и склонила голову.
К нам вышел высокий, тощий старик, с длинными седыми волосами и бородой до пояса. Льняной балахон был усеян репейниками, сапоги покрывала пыль, а на голове красовался венок из трав, ветвей и цветов луговых. Дед прислонил посох-палку к стволу, поставил на землю корзинку с грибами и внимательно на нас посмотрел.