— Ты ее бесишь, — язвительно подмечает Марат. На химии мы сидим с ним вместе.
— Вижу, — улыбаюсь, продолжая на нее смотреть.
Звенит звонок. Заходит учитель. Все встают. Кроме меня и Панкратовой, мы же продолжаем вести битву взглядов.
— Так, Мейхер, Панкратова, вы оглохли? Все свои шуры-муры отложите до перемены, — наставляет химик, привлекая к нам всеобщее внимание.
Майя поджимает губы, отворачивается и поднимается на ноги. Я ее примеру не следую. Сижу на заднице ровно.
Химик смотрит на меня с минуту, а потом все же разрешает всем присесть.
— Пишем тему. Закономерности изменения свойств элементов и их соединений по периодам и А-группам. Все пишем, Мейхер! Или вам нужно отдельное приглашение?
Лениво тянусь к тетради и беру ручку.
Урок длится целую вечность, и меня даже начинает клонить в сон. Когда звенит звонок, все выходят из класса вареными. Не на одного меня, видимо, так влияет Кузьмин с его великой наукой.
— Я к Ольке сегодня заскочить хочу. Ты со мной? — спрашивает Марат, закидывая тетрадь в рюкзак.
— Не, на неделе заеду. Привет ей передавай. У меня сегодня планы.
— Понял. Передам. Ты идешь? — берет курс на выход.
— Позже, — наблюдаю за тем, как Панкратова о чем-то говорит с химиком, а потом возвращается к парте и начинает собирать свои шмотки.
— Понятно, — Маратик закатывает глаза и выходит из класса. Замечаю, как к нему подходят «неразлучники» и заводят разговор.
Дожидаюсь того момента, когда Майя наконец-то возьмет свою сумку и выйдет в проход, и делаю то же самое. Сталкиваемся в дверном проеме.
— Ты слепой? — бесится, протискиваясь мимо меня, стараясь не касаться.
— Прости, но тебя сложно заметить. Почти невидимка, — жму плечами, наблюдая за ее реакцией.
Майя бесится. Выходит в коридор и, как только это происходит, выпаливает:
— Знаешь что? — толкает меня в грудь и привстает на носочки.
— Не очень. Но, судя по всему, ты собираешься объяснить, — расплываюсь в улыбке.
— Что, блин, с тобой не так?! Это ты подговорил Лизу, это из-за тебя ребята стали изгоями, это ты устроил цирк у директора…
— Мне кажется, — прерываю ее пламенную речь, — тебе стоит больше беспокоиться о себе, Майя. Когда кто-то яро защищает изгоев, становится таким сам, — подмигиваю. — Мне сказали, что ты «своя». Но я пока этого не вижу.
Сжимаю ее запястье и, развернув нас на сто восемьдесят градусов, прижимаю Панкратову к стене.