В будку, где сидела ленивая кассирша и спал отвратительный
бомж, мы решили не заходить и отправились сразу на перрон. Я бросил
взгляд на часы: поезд на Питер должен был прийти через семь
минут.
- Ждем, - сказал я и, убрав телефон в карман, стал
перекатываться с пятки на носок.
Вскоре из-за поворота вынырнули два грязно-белых светляка.
С каждой секундой они становились все больше, а свет их – все ярче,
и вскоре мы, прищурившись, уже могли наблюдать зеленую морду
головного вагона. Завидев нас, машинист начал тормозить; мы стояли,
глядя в проносящиеся мимо светлые и темные окна купе, пока состав
не замер на месте. Двери открылись, и одинокая проводница, пыхтя,
спустилась вниз.
- Пять минут стоим, - сообщила она нам, оправляя форму
РЖД. – Давайте билеты.
Я выполнил ее просьбу. Проводница с флегматичным видом
оторвала корешки и вернула мне билеты, даже не заикнувшись про
паспорта; нам это было на руку, ведь Катин паспорт пылился где-то в
Питере. Благодарно кивнув, я забрался на ступеньку, помог подняться
девушке и, пропустив ее вперед, вошел следом. Квага пыхтел сзади,
тихо бурча под нос проклятья в адрес упертой Кати, которая не
захотела ехать домой сама.
Мы брели мимо пустующих плацкартных купе, озираясь по
сторонам в надежде обнаружить хоть одну живую душу, но так никого и
не нашли. Я представил, как ощущала бы себя Катя, если бы мы с
Квагой все-таки не составили ей компанию, и невольно поежился.
Совсем одна, в полной, гнетущей тишине, а за окном – темная ночь…
Каждый скрип, каждый звук открывающейся двери тамбура заставляет
вздрагивать, а человеческий голос кажется чем-то нереальным, будто
нагрянувшим в наш мир из другой галактики.
В общем, диво было бы, а не поездка. Кате наверняка
осталась бы довольна.
- Ну вот и наши места, - сказал я наконец.
Квага бросил рюкзак на нижние нары и, зевнув, сказал:
- Скорей бы тронулись. Спать лягу сразу. Утром проснусь, а
до Питера всего-ничего осталось.
Я думал занять противоположные нары, однако, сообразив,
что тогда Кате достанется второй ярус, решил прикинуться
джентльменом.
- Я чур наверху, - сказал, усаживаясь рядом с Квагой. – А
ты на низу, получается.
Катя молча кивнула и приземлилась на свою койку. Она сразу
придвинулась к окну и уставилась в него, будто ободранная
вокзальная будка и пыльный перрон являли собой истинные шедевры
архитектуры. На самом же деле Катя просто не хотела говорить;
мыслями она уже была в Питере, в их квартире с отцом.