Неожиданно под носком сапога что-то блеснуло.Чешуйка рыбная или
самородок? Здесь в принципе могло попадаться и золото. Немного, раз
уж Кадьяк не числился среди достопримечательностей золотой
лихорадки, но могло.
Я нагнулся и, словно получив привет с того света, поднял
пятикопеечную монетку родной эпохи. Пятаком её называть язык
не поворачивался. В нынешнем пятаке веса
гораздо больше – и буквально и в смысле покупательной способности.
Всё равно, что сравнивать здешнего кадьякскогомедведя с мультяшным
Винни-Пухом.
Находка не удивила. Из будущего я прихватил кучу мелочи. Кассиры
разных стран отчего-то предпочитали сбывать её с рук. Монетки со
всевозможными гербами, символами, профилями ещё не рождённых
королев и президентов годились теперь разве что на пуговицы.
Впрочем, российским копейкам нашлось иное применение. Я стачивал с
них всё лишнее, оставляя только Георгия, разящего копьём змия.
Затем пробивал отверстие и вешал на шнурок. Получались амулеты,
которые зверобои называли ладанками, хотя никакого ладана в них не
помещалось. Амулеты я дарил суеверным друзьям.
На этот ручей мы ходили за водой с самого основания крепости.
Видимо одну из монет я обронил, когда ещё не додумался до
изготовления подарков. Что ж, получится "ладанка" для Яшки.
Я вернулся в крепость и сел за точильный камень.
– Народу в Охотск понаехало, жуть, – рассказывал я за работой
Комкову. – Глазёнки у всех горят, крови жаждут, денег. А как
начальник запретил на промысел выходить, так многие без дела
остались. Протянет полковник с разрешением до осени, наберём людей
сколько в корабли влезет. Но за всё нужно платить, и боюсь еще один
сезон мы упустим.
– Да пес с ним с сезоном, – сказал Комков. – Вот только малы
кораблики наши для того дела, что ты задумал, сколько бы в них ни
влезло.
– Здесь добирать придётся, – сказал я.
– Из кого добирать, из коняг?
– А из кого ещё? – я пожал плечами. – Ты что про Жилкина
думаешь? Посмотрел я, как он торгует. По записям вроде всё чисто,
но цены занижает на шкуры, а на муку, напротив, накидывает
пятак.
– Продешевить опасается, – предположил Комков. – А мука в эдакой
сырости портится.
– Весу она набирает от сырости, – буркнул я. – Людей бы мне не
распугал. Я же всем обещал, что охотскую цену буду давать.
Неудобно.
Таков он фронтир. Здесь каждый стремится урвать кусок, а
собственность была священна только до тех пор, пока за ней
присматривает хозяин.