Авера, который в этот момент пытался отпить виски, замер со стаканом возле рта. Посмотрев на меня, он одним глотком осушил стакан до дна и со звонким стуком поставил его на стол.
— Нихера себе дела, — пробормотал он и потянулся через стол за бутылкой.
На груди в вырезе расстегнутой на четыре верхних пуговицы рубашки показалась золотая цепь с палец толщиной. Для ресторана Авера принарядился, сменил вечные спортивные треники на джинсы и белую рубашку. Из-под закатанных рукавов на запястьях виднелся золотой браслет ролексов.
— А она сказала, где была? Пряталась где-то? Или уехала? — Авера побарабанил пальцами по столу.
— Пока нет.
— А чего хочет, сказала? — спросил он, едва не расплескав виски из-за дрожавших, нетрезвых рук.
— Остаться. Начать заново, — я пожал плечами и откинулся на гладкую кожаную спинку, поглядывая на танцующих, с трудом державшихся на ногах. Судя по опьянению публики, из ресторана можно было валить.
— И что ты ответил? — Авера говорил настороженно и смотрел на меня как-то искоса, словно избегал встречаться глазами.
— Что я согласен.
— Да ты рехнулся, Гром!
Он подавился воздухом и закашлялся, склонившись над тарелкой с недоеденной закуской, и я от души треснул ему ладонью по спине. Покраснев, словно вареный рак, Авера кое-как успокоился, хотя все еще смотрел на меня, выпучив глаза.
— Эта телка... — прохрипел он, едва вернув способность говорить. Здоровенная ручища, вся в наколках, со сжатым кулаком легла на стол. — Эта телка тебя кинула...
— Не называй ее так.
— Ты беспробудно квасил из-за нее четыре дня, пока я тут вертелся, словно в жопу ужаленный, думая, как бы ты не откинулся! — набычился Авера, повысив голос. У него покраснела шея – всегда так бывало, когда он злился.
— И за это я тебе благодарен, — я же заговорил еще тише.
Я попытался поймать его взгляд и жестом призвать заткнуть пасть: на нас уже начали оборачиваться самые трезвые гости. Еще этих проблем не хватало. Но Авера уже пошел в разнос и остановить его теперь будет трудно. Он смотрел на меня исподлобья, выставив вперед голову. Реально бык. Здоровый, красный, мощный.
— Но не смей называть Машу телкой.
— А нехер было моего друга кидать как последняя сука! – он обрушил на столешницу ладонь, и стоявшая вокруг посуда тихо, жалостно задребезжела.
Я почувствовал, как у меня зачесались кулаки – разбить бы их об эту пьяную рожу. Когда она ушла, я и не такими словами называл ее. Мысленно. Но сейчас, когда я слышал их от друга по отношению к Маше, то внутри рождался недовольный, звериный рык. Он не имеет права никак ее называть. Вообще никак.