— Да. И выбирал самое лучшее, — встает и похрустывает шеей. — Видимо, — шагает к шкафу, — я готовился к его поминкам. Жопой свой необъемной чуял, как говорится, — с покряхтыванием наклоняется и открывает нижние полки шкафа. — Если у меня сейчас еще и брюки разойдутся по швам на заднице, то я поставлю этим похоронам десять и десяти.
12. Глава 11. Хочу посмотреть в твои глаза
— Ты, кажется, не на это рассчитывала? — мило улыбаюсь бледной Вере, которая приподнимает подбородок. — Сюрприз, мой муж может быть и таким. А теперь уходи.
— Он — отец.
Пятнадцать лет брака — это не пшик.
Будь нашим отношениям с Гордеем пара месяцев, я бы, наверное, разрыдалась, убежала, однако я не только его жена пятнадцать лет, но еще и член его семьи.
Приходит осознание, что семья - это нечто большее, чем отношения мужчины и женщины.
Это, например, еще и родственники, с которыми у меня хорошие, теплые и близкие отношения.
Это наши дети.
И я твердо уверена, что о своей беременности Вера должна была сказать в иной обстановке, а она воспользовалась моментом, когда вся семья в раздрае.
Чтобы добить?
— У тебя воды отошли? — спрашиваю я.
— Что?
— Воды отошли? — тихо повторяю я.
— Нет…
— Верно, — подхожу к ней. — И тебя сейчас на роды не отвезут. И даже живота еще нет. Понимаешь, к чему я клоню?
Нет, она, похоже, не понимает.
— Во-первых, сейчас не время и не место говорить о своем положении, — недобро щурюсь, — во-вторых, у тебя еще вагон времени, чтобы обсудить свою беременность с Гордеем. А теперь тебе стоит уйти. Прояви уважение к семье, в которую ты решила сунуть нос. Это и в твоих интересах, чтобы похороны прошли спокойно, без скандалов и новых потрясений.
А затем я слышу непонятную возню, рык и удары. Торопливо выхожу в коридор и устало вздыхаю, наблюдая за тем, как Гордей и Пастухов разбивают с матами друг другу носы.
Вот оно торжество жизни над смертью? Тупая драка между двумя мужиками, которые схлестнулись в коридоре из-за скачка адреналина.
Хотя, может быть, этого и жаждал Гордей, потому что в нем вспыхивает живая агрессия, пусть и слепая.
Это не глухое и тихое раздражение, а свирепость, которая вскрывает души и выпускает боль, как вонючий гной из раны.
— Гордей, — сипит рядом Вера, но для Гордея не существует ни меня, ни ее.
Только толстый Пастухов, которому можно ударить в челюсть, и получить в ответ кулаком в солнечное сплетение.