— Вот ты кем меня считаешь? Тем, кто женится по указке родителей? Верочка спизданула хуйню, а она тебе понравилась, да?
— Я просто хочу понять…
— Понять! Нахуя тебе все это понимать, Ляля?
Замолкаю. Действительно, а зачем мне все это понимать? Для чего? Увидеть свои ошибки?
Нет. Я не кидала его в постель к Вере и не принуждала к сексу с ней.
Понять Гордея?
Нет. Я не пойму, почему он полез на другую бабу, что бы он ни сказал сейчас. Не пойму и не приму.
Я хочу его извинений, раскаяния, но не для того, чтобы простить, а чтобы почувствовать хоть ненадолго свое превосходство в ситуации, в которой меня втоптали в грязь.
Я хочу его унижений. Я хочу реванша, в котором я красиво пну его и плюну, отказав в прощении.
Я хочу, чтобы он остался в луже со своей Верочкой и рвал волосы на всех доступных местах, сожалея, что потерял меня.
Я хочу наказать его.
Вот оно. Я требую наказания, ответного удара, который размажет его, а не понять. Я не хочу понимать, потому что жопой чую, что ждет меня полный пиздец, а не просто развод.
— Что ты замолчала, дорогая?
Отступаю.
И дело не в том, что я, такая и растакая, сама виновата в изменах мужа. Тут что-то другое. Черное, липкое и с гнилым дыханием. И коснется оно не только меня и Гордея, но и других.
— У меня вопрос, дорогая…
— Нет.
— Ты же хотела поговорить, — надвигается на меня тенью, что угрюмо пошатывается. — А я пьян и завтра нихуя не вспомню.
— Оставь меня… Мы все решили, Гордей. Мы разводимся. Переждем время для детей и разойдемся, — хрипло шепчу я. — Я думаю, что можем упустить причину, почему разводимся.
— Кто тебе сказал обо мне и Вере?
— Уходи.
— Алла?
Я молчу и отступаю дальше, крепче сжимая телефон.
— А Аллочка у нас… мммм…. принеси-подай у моего отца работает, да?
— Работала… Она уволилась пару лет назад.
— И не пришла на похороны? — Гордей все ближе и ближе. — Почему?
— Отвали…
— Почему?! — гаркает Гордей. — Почему ее не было?! Отвечай!
— Я не знаю! Не знаю!
Гордей кидается ко мне. Неуклюже хватает меня за шаль, теряет равновесие и мы падаем на влажную землю.
— Какова вероятность, — шипит он мне в лицо, и у меня глаза слезятся от резких алкогольных паров, — что она и моему отцу нажужжала в уши обо мне и Вере, а? Какова вероятность?!
Задыхаюсь. Шуршат кусты, раздается тяжело покряхтывание и кто-то стаскивает с меня разъяренного Гордея: