— Чтобы побыстрее забрала трудовую и покинула территорию, на которой больше не имею права находиться? — горько усмехнулась, стараясь унять поток слёз. Это не было рыданиями, но отчего-то солёные капельки никак не хотели переставать течь из уже покрасневших глаз.
— Вот снова ты впереди ишака бежишь, – возмутилась Малика, как всегда переиначивая устоявшиеся фразеологизмы и поговорки на лад своей горной родины. — Сдались мне эти безмозглые бараны, которые лучшего доктора увольняют, потому что не удосужились хотя бы раз встать на её место и взглянуть на ситуацию с детьми глазами той, что в своих маленьких пациентах души не чает. Сухари бездушные!
— Тогда кто и что мне просил передать? — любопытство всё же заставило поднять на черноокую подругу глаза.
— Витя дежурил у входа в свою палату, и как увидел меня, так выбежал и затараторил, чтобы я обязательно тебе передала вот это!
Из просторного кармана белого медицинского халата Малика достала сложенный вчетверо лист бумаги, простой, в клеточку. Внутри оказался рисунок, заставивший вновь улыбнуться, но на этот раз, я уверена, у меня даже глаза светились от теплоты и нежности. Так мне было приятно угадать на этом, нарисованном нетвёрдой после болезни детской рукой себя, Малику и всех ребят из палаты, где лежит Витя.
— Какая я здесь красивая! — умилялась изображённому на мне платью в крупные цветы, но не какие-то там ромашки, а ландыши, или колокольчики. К сожалению, Витя где-то смог раздобыть только простой карандаш и нарисовал всё им, поэтому узнать точнее, что за цветы он изобразил, можно было только спросив у него лично. Вот только я больше не имела права к нему приближаться, ведь меня уволили, и родственницей или его воспитательницей я не являюсь. — А ты, Малика, посмотри, как он старательно твои косы нарисовал, а? Да у него талант! Его бы в художественную школу отдать… Была б моя воля — поспособствовала. Хотя нет, я сделала бы ещё лучше — усыновила бы, или открыла свой «Тёплый, семейный дом», где всем были бы рады, всем было бы тепло и уютно, и за таланты бы хвалили и их развивали, а не отбирали карандаши, ругая за «испорченные» тетрадные листочки.
— Да уж, — Малика тепло, но грустно улыбнулась. А потом встрепенулась, дотянулась до меня рукой и потрясла за предплечье. — А знаешь, что мы можем с тобой сделать?