18. Лимб
Хищно ощерившись, он принялся за нее там же - на холодном и грязном коридорном полу. Разложил и раздел, как куклу, оставив на ней только порванные чулки. Она же обреченно закрыла глаза и позволила ему манипулировать своим телом, стараясь упорхнуть сознанием в другое место, представляя себя дома, в безопасности, на знакомом подоконнике с чашкой зеленого чая в руках.
Бритоголовый спустил штаны и трусы, обнажил кривой разбухший член и принялся жадно ощупывать шершавыми пальцами ее округлости, утробно рыча и не меняя выражение лица с застывшей улыбкой и прищуром холодных глаз. Она почти ничего не почувствовала, когда он лег на нее, придавив к полу, раздвинул ей ноги, отклячил зад и разом вошел. Ее не было лежащей обнаженной на грязном полу, жестоко насилуемой и униженной. Страдала лишь ее безжизненная оболочка, а побег же увенчался успехом. Перед ее глазами было окно за которым виднелись зеленые ветки высоких деревьев и знакомый двор с соседскими детьми, сидела она на широком подоконнике на кухне своей квартиры, держала в руках горячую чашку чая и вдыхала его аромат, который встал надежной преградой, защищая ее от смрада изо рта бритоголового и от его немытого потного тела.
Не ощущала боли и тогда, когда он принялся за яростные фрикции, терзая ее внутренности. Не сопротивлялась, когда тот, удовлетворив первый порыв, ненадолго оторвался от нее, отдышался, а потом грубо перевернул на живот, как мешок картошки, схватил ее за волосы и вошел в нее сзади.
Боль, отвращение, вонь и унижение казались ей далекими и чужими, будто происходящими не с ней, а с какой-то другой, незнакомой ей девушкой про которую она мельком услышала. С девушкой однозначно недостойной и испорченной, девушкой “плохой”, заслуживающей своим поведением то, что с ней сделали. Оне же продолжала сидеть на подоконнике и пить чай, осудительно кивая головой, уверенная, что сама никогда не окажется в подобной ситуации.
Повторно кончив, бритоголовый, наконец, отпустил ее и откинулся на спину. Растянувшись на полу, он закурил, расплывшись сытой улыбкой на мокром от пота лице, изредка презрительно поглядывая на нее, как на опустошенную тарелку после сытого обеда. Она же лежала лицом вниз с закрытыми глазами: безмолвная, обнаженная и растерзанная, будто распятая на кресте, со стекающей из нутра его липкой жидкостью.