Это Соня. Нельзя. Табу.
Ну почему эта заноза не может быть, как раньше? Хотя бы как в пятнадцать, когда я строго ей выговаривал, что парням только одно и надо, и нужно держаться от них подальше.
Тогда Соня меня слушала.
Не танцевала в объятьях ушлепков, не поила их кофе, и я не знал, какое белье она предпочитает.
Эти мысли молниями бьют в не очень хорошо работающий мозг.
И почти помогают прийти в себя, но только я по-прежнему не могу отвести взгляда от вздымающейся груди.
Усилием воли отрываюсь от заманчивых мягкий полушарий, облепленных мокрой тканью и смотрю в злющее лицо Сони. А она набирает воздуха в легких, чтобы обложить меня в своей манере, да только перед этим дьяволица слизывает с губ капли воды.
– Сонь, – рычу я. – Сонь, замри. И ничего не говори.
– Да ты оборзе…
Я обрываю ее:
– Иначе я натворю то, за что потом простить себя не смогу. Пожалуйста, – выдавливаю я, уткнувшись в ее лоб своим и стараясь усмирить хотя бы дыхание.
Если она сейчас сама не спасет ситуацию, быть беде.
Я хладнокровная скотина, но где-то, блядь, что-то сломалось, и теперь Соня влегкую сдирает с меня ошметки самообладания любым словом, любым жестом…
Непонимание во взгляде Сони сменяется неопределимым мной чувством, когда она, не послушав меня, повторяет попытку вырваться из моих рук.
Но сам я выпустить ее не могу. На грани инстинктов и обостренного желания я лишь усиливаю хватку, притискиваю Соню ближе к себе, вдавливаю в себя.
Ее глаза расширяются, как у героини аниме.
Кажется, мой стояк перестает быть секретом. И это болезненно.
Я в курсе, что это нормальная реакция на девчонку, которую ночами представляешь под собой, а ее ноги на своих плечах.
Но, блядь, это не должна быть Соня!
И это мой проигрыш. И она теперь о нем знает.
– Да ты похотливая скотина, Рэм! – выплевывает она, голос ее звенит презрением и еще чем-то. – Тебе похер кого, лишь бы завалить? Все равно, в кого засунуть свой поганый жалкий стручок? С утра так чешется, что и я сойду?
Мои пальцы сильнее впиваются в Соню.
Она имеет право на злость, а я не имею право тыкать в нее членом, но, твою мать, «поганый жалкий стручок»?
– Много ты понимаешь, – шиплю я ей практически в губы, борясь с желанием прикусить ей язычок. – Откуда тебе знать, как чешется?
– Да уж знаю, – язвительно отвечает она.
И спустя секунду до меня доходит смысл ее слов.