Маша признательно ему заулыбалась, радуясь, что нашла союзника.
— А голем? — расстроился Власов. — Который бы вопрошал: «Это ты хочешь ухлопать Рябову?». Не нужен, что ли?
Алла Дмитриевна откашлялась, метнув сердитый взгляд в Дымова. Не понравилось ей, что он ее именем попытался прикрыться.
— Иван Иванович, разумеется, в состоянии просчитать все риски, — ядовито проговорила она, — с его-то внушительным опытом.
И Маша тут же мысленно обозвала ее подхалимкой и бюрократкой. Вот, значит, милочка, как вы карьеру строите? Поддакиваете и льстите?
— Вы как хотите, — не сдавался прекрасный Дымов, — но у меня на Марию большие планы! Она мне еще сто олимпиад выиграет! Так что я решительно против, чтобы на нее ловили душегубиц.
— Сергей Сергеевич, — начала было Алла Дмитриевна раздраженно, но Иван Иванович благосклонным и в то же время неуловимо властным движением руки остановил ее.
— Так и охраняйте, голубчик, свою Рябову, сколько вам угодно, — доброжелательно предложил он Дымову.
— В женском общежитии-то? — вскинул тот брови.
— А хоть и в женском. Косы и перси я вам наколдую.
У Дымова стало такое оторопелое лицо, что Маша сразу догадалась: перси его совершенно не вдохновляли. Ах да, тут же сообразила она. Это же грудь. Женская.
Дымов тоже прикинул, поди, себя в косах и персях, каблучки на себя примерил, юбчонку на тощие бедра натянул. И не проникся.
— Ну, знаете ли, — холодно сказал он, — в наше время студенток иллюзиями не пронять.
— А я вам предлагаю морок, — вкрадчиво заметил Иван Иванович. — Есть у меня одна прелюбопытная вещица… Еще Михайло-основателем склепанная. Всяк, кто взглянет в то зеркальце, хоть старик, хоть ребенок, хоть кикимора болотная, — тот сразу Лизонькой моей и становится. Почти настоящей, без всяких там новомодных иллюзий, прости господи. А взглянет снова — и в себя обыкновенного превращается.
— В самом деле? — у Дымова глаза вспыхнули нездоровым блеском. — Вы предлагаете мне изучить на себе воздействие старинного артефакта? Получить новый опыт эмпирическим путем? Да еще и прикрыть студентку своей пышной грудью?
Да он аферист, осенило Машу, чье мнение об окружающих металось в этот день будто флюгер. Или же настоящий ученый, что, впрочем, все одно.
— Разрешите мне, — взмолился вдруг Власов, — всю жизнь мечтал о персях! О женской общаге! О, только пустите меня в огород!