И у меня получилось. Я накопила денег и впервые в жизни пошла в магазин, чтобы купить себе одежду. Ту, которую я выберу сама, а не которую мне отдадут. Дома я ещё долго перемеряла джинсы и кофты, крутясь перед зеркалом, что висело на дверце старого шифоньера. Не могла поверить, что и у меня теперь есть одежда. Новая, хоть и не слишком модная – я по–прежнему не хотела сильно выделяться, поэтому полюбила мешковатую одежду. Я ещё долго привыкала к тому, что больше не выгляжу так, как прежде. И очень радовалась. Чувствовала себя намного увереннее, чем раньше. Тогда у меня впервые появилась надежда, что я смогу поменять свою жизнь. И стать другой.
– Даша! – от мыслей отвлёк стук в дверь и мамин голос. – Чего запираешься? Открывай!
Пришлось отложить домашку.
– Почему запираюсь? – распахнув дверь, переспросила я. – Привычка после того, как твой собутыльник ввалился ко мне в комнату.
– Мне нужны деньги, – она никогда не слышала меня. Ей попросту плевать. – Я знаю, у тебя остались с лета.
– Кто сказал, что я тебе их дам? – усмехнулась я.
Выглядела она плохо. Волосы взлохмачены, лицо бледное, отёкшее, с тёмными кругами под глазами.
– Отойди, – отпихнув меня, мама прошла в комнату и огляделась. – Где деньги? Где лежат?
– Я не дам тебе никаких денег, – отозвалась я. – Выйди.
– Я тебе не отец, – обернувшись, заявила она. И глаза ее сердито блеснули. – Церемониться с тобой не стану. Пока здесь живешь, будешь делать, что я говорю.
Она действительно всегда относилась ко мне хуже, чем папа. Будто ненавидела меня за то, что я есть. И была особенно злой на трезвую голову.
– Я съеду, не переживай, – с горечью выплюнула я. – Как только закончу учёбу – съеду. И никогда меня больше не увидишь.
– Учебу ты ещё не закончила, – скрестив руки на груди, отметила мама. – Поэтому доставай заначку, мне нужно в магазин.
– Нет, – стояла на своём я.
Мама смерила меня уничтожающим взглядом и, не долго думая, принялась выкидывать вещи из моего шкафа.
– Я сама найду, – ворчала она, опустошая полку за полкой. – Неблагодарная. Надо было тебя в детдом сдать.
– А что же не сдала–то, Галь? – называла я ее исключительно по имени. Она не достойна, чтобы я звала ее мамой вслух. – Боялась пособия потерять?
– Заткнись, – разогнувшись, она оглянулась на кучу моих вещей на полу и, подумав, смела все с моего стола. Тетради, ручка и телефон резко полетели вниз. – Ты наказание, а не дочь.