Его интонации и заинтересованный взгляд подкупают, поэтому я не могу не улыбнуться в ответ:
– А вы производите впечатление очень хитрого человека, Максим Андреевич.
– Смотря, что считать хитростью, – он лукаво щурится, почесывая бровь.
– Вот даже этот ваш ответ прозвучал хитро, – хмыкаю я.
– Я политик, Ева, – он слегка разводит руками. – Без капли хитрости в моей профессии никуда.
– Вы с детства мечтали о карьере политика? – во мне просыпается естественное любопытство.
– Нет, – посмеивается он. – В детстве я мечтал быть великим музыкантом.
– И что пошло не так?
– В какой-то момент стало ясно, что я не настолько талантлив, чтобы прокормиться одной лишь игрой на фортепиано.
– Печально.
– Да нет, – он мотает головой. – Я ни о чем не жалею. Думаю, как и вы.
– Ну я-то с детства знала, что буду журналисткой, – признаюсь я.
– Правда? – он недоверчиво изгибает бровь.
– Чистейшая. Уже в пятилетнем возрасте я брала интервью у своих игрушек.
Я не лукавлю. В детском альбоме до сих пор сохранились фотографии, на которых мои плюшевые львята и бегемотики рассажены в ряд на диване, а я стою подле них и протягиваю к их ртам расческу. Ну, якобы микрофон. Мама рассказывала, что я все время расспрашивала их о том, что они думают о ситуации на Востоке. Видимо, я услышала эту фразу по телевизору и неосознанно повторяла ее.
– Как здорово, – одобрительно тянет Рокоссовский. – Выходит, вы в профессии по призванию.
– Наверное, да, – поразмыслив, соглашаюсь я. – Но это вовсе не значит, что все аспекты профессии меня утраивают.
– О чем вы?
– В институтские годы я работала в газете, в сфере криминалистики. И это был жуткий опыт, – откровенничаю я. – Надо было делать материал о всяких ужасных событиях и при этом сохранять хладнокровие. А у меня это просто не получалось. Помню, был такой случай: утро, ежедневная летучка, и в кабинет влетает довольный начальник со словами: «Ура, свежий материал! Авария! Пять трупов! Едем!» Я понимаю, что к этому, возможно, надо относиться как-то иначе, более философски, но у меня каждый раз сердце кровью обливалось…
– И долго вы там работали? – сочувственно интересуется Рокоссовский.
– Больше года. А уволилась после того, как мне велели поехать к семье, у которой произошел какой-то несчастный случай с ребенком, – я покусываю губы, все еще испытывая легкий мандраж от этих воспоминаний. – В общем, девочка умерла, а мне надо было в тот же день ехать к ее родителям и выяснять подробности смерти. Я отказалась. Просто не смогла, понимаете? Там в семье горе, и тут я со своими расспросами… Короче, написала заявление об увольнении и ушла. Решила не убивать в себе человека.