Стоп… Пожалуйста…
Ее телефон моргает, и она тут же хватается за него, как за спасательный круг. Я наблюдаю за тем, как вытягивается ее лицо, как начинают дрожать тощие лапки с яркими ноготками.
— Он не напишет. Никогда. Можешь не ждать.
Она вскидывает на меня злой лихорадочный взгляд, но я-то вижу, что скрывается за маской стервы. Страх и неверие. Олеся еще на что-то надеется.
Пусть. Она не боялась, когда лезла к женатому мужику, думала, что он теленок, которого можно увести на поводке, стоит только сладко почмокать губами и раздвинуть ноги. Извечная ошибка тех, кто жаден до чужого.
Я жестом подзываю официанта и расплачиваюсь, а она все так же сидит как статуя. Спина прямая, подбородок трясется. Смотрит на меня с нескрываемой ненавистью.
— Ты мне потом еще спасибо скажешь, — я поднимаюсь из-за стола, вешаю маленькую сумочку на сгиб локтя, поправляю верх блузки.
— За что?
— За то, что спасла.
Я ухожу. Жду, что мне в спину прилетит кружка ну или хотя бы некрасивые слова, но позади тишина, и только нервное клацанье ноготков по экрану мобильника.
Пробуй, Олеся, пробуй. Раз делать не фиг.
На улице моросит дождь, и я бегу до машины, прикрыв голову сумочкой. Плюхаюсь на водительское, включаю дворники, чтобы разогнать капли с лобового стекла.
Надо ехать, но я складываю руки на руле, и утыкаюсь в них лбом.
Мне больно. Я больше не хочу. Понимаю, что от договорного брака было глупо ждать чего-то настоящего, но больше не могу.
Когда я выходила замуж за Кирилла Смолина, я была самой счастливой девочкой на свете, и грезила о том, как у нас все сложится. Любовь, крепкая семья, десять детей, собака и счастливая старость на морском побережье в окружении оравы озорных внуков.
Я тогда еще не догадывалась, что он мастер по перевоспитанию, и ему глубоко похер на фантазии глупых девочек.
Первыми сдохли наивность и вера в то, что мне достался прекрасный принц.
Потом сдалась надежда на то, что мне удастся его приручить, и что я та самая, ради которой он непременно изменится.
Дольше всех продержалась сука-любовь. Она и сейчас еще была жива. Потрепанная, обожжённая, уродливая, с рваными черными крыльями. Выглядывала из развороченной дыры в сердце и зловеще скалилась.
— Ненавижу, — обращаюсь неизвестно к кому и, хлопнув по рулю, выпрямляюсь.
Нахожу в закромах остатки гордости, отряхиваю с них пыль, смешанную с горьким пеплом. Несмотря на дождь, надеваю на глаза солнечные очки, на губы – равнодушную улыбку. Пусть видят, что у меня все зашибись, а то, что внутри руины – так это ерунда, мелочь, недостойная внимания.